Валерий Перевозчиков - Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2
Вечером — концерт, а утром я поехал в Политехнический музей, для Высоцкого было оставлено двести билетов. Приезжаю — афиши уже нет, и мне говорят, что был звонок из Отдела пропаганды ЦК··. Выступление Высоцкого отменили. Кстати, он мечтал, чтобы на этом вечере его представляла Белла Ахмадулина. Но почему-то Володя накануне ей не позвонил… Может быть, подсказала интуиция.
Летом 1981 года раздается телефонный звонок. Звонит Кислицкий, бывший заместитель директора нашего театра. А ему позвонили из Главного управления культуры. «Есть намерение издать сборник Высоцкого. Что бы вы могли предложить?» Я отвечаю: «Обратитесь к Марине, она сейчас в Москве». И через некоторое время Марина Влади, Иосиф Кобзон и я пошли в Главное управление культуры. Нас принял Шкодин, который сказал, что в ЦК поступает много писем, — буквально десятки тысяч возмущенных писем: «Почему по телевидению показывают Джо Дассена и Джона Леннона? А почему у нас не издаются стихи Высоцкого?» И появилась идея срочно выпустить первую книгу стихов. Стали решать, кто будет составителем? Марина и Кобзон назвали Рождественского, для тех времен это была, пожалуй, лучшая кандидатура. В основе «Нерва» лежит тот самый первый самодеятельный сборник песен Высоцкого. Марина дала много неизвестных стихов, но в сборник вошло совсем немного — одиннадцать стихотворений.
При мне Володя никогда не оказывался в каком-то унижающем его положении — никто не мог его осадить, тем более обидеть… Обиды бывали другого рода. Заходит Евтушенко: «Приехали мои издатели из Италии, приглашаю…» А потом добавил: «Володя, захвати гитару». Поехал, но обиделся очень.
Когда где-то проходила его поэтическая работа, например, «Алиса…», всегда был счастлив. Сделал сам! Актер — все-таки профессия вторичная. В последнее время к концертам относился гораздо серьезнее, чем к спектаклям. И если бы мог зарабатывать на жизнь писательством, поэтической работой, тут же бы оставил театр.
А был такой случай. Пригласил к себе домой милиционера с женой — тот начинал вести дело после аварии 1 января 1980 года. Дело закрутилось серьезное, хотели Высоцкого как-то скомпрометировать К тому времени дело у этого милиционера отобрали, а он все делал вид, что может как-то повлиять, помочь… В общем, он начал так: «Володя, да ты не так Жеглова играешь… Его надо играть с меня… Вот спроси у жены, она скажет…» Я потом Володе говорю: «Чего ты его не выгнал?» — «А ну его, пусть…» Ведь сидел и слушал, а не «послал», как обычно в таких случаях…
Были ли у него меценаты? Были, конечно, люди, которые любили Высоцкого и просто помогали. Но среди них находились и такие, которым он был вроде бы чем-то обязан. Один замминистра, нормальный, в общем-то, человек, пригласил за город. Подпил. «Ну-ка, Володька, спой нам…» Володя развернулся, сказал что-то очень энергичное… «Немедленно поехали отсюда!» Правда, этот замминистра звонил на следующий день — извинялся.
Повторяю, что Высоцкий сразу же чувствовал, кто есть кто. Вообще к людям нормально относился… К поклонникам, особенно к поклонницам (а ведь были просто оголтелые) — достаточно скептически. Как артист, он прекрасно понимал, что без этого не обойтись… Выходим из театра, стоит девица, курит и пристально так смотрит… Приезжаем к дому, она уже около дома — стоит, курит и смотрит… Целыми ночами под окнами выстаивала. А что с ней сделаешь? Она не подходила, ничего не спрашивала… А вот были две женщины, подруги Нины Максимовны, — они каждый год в день Парижской коммуны преподносили букет, перевязанный ленточкой цветов французского флага (это ему очень нравилось).
Слухи и легенды раздражали Высоцкого. Знал, что про него разное говорят. Хотя эти слухи все-таки доходили до него опосредованно. Самое страшное началось после Жеглова… Почти не мог спокойно выйти из дому, не мог спокойно пообедать… В Доме кино обиделась одна его сокурсница по студии: «Володя, ты не хочешь со мной поговорить…» За городом — абсолютно пустой ресторан, приехали просто пообедать… Через десять секунд официанты, буфетчики, повара, человек тридцать подошли спросить то, это… Конечно, не от злого умысла, но… А ведь раньше даже радовался, когда узнавали. Последнее время это просто мешало жить.
Театр, в общем-то, не понимал, кто он такой… Хотя последнее время и театр начинал осознавать его величину. Все спектакли, в которых играл Володя, становились праздником. Когда Высоцкий был в театре — совершенно другая атмосфера. Даже рабочие сцены, билетеры, гардеробщики это понимали.
На равных, пожалуй, был только Леня Филатов. Знаю, что иногда с ним советовался. Хотя… в Тбилиси Филатов стал ему говорить: «У тебя рифмы простейшие, глагольные, надо бы посложнее…» Володя к этому как-то скептически отнесся. Да, Высоцкий никогда не боялся конкуренции… Последний год ему трудно было работать весь концерт. Поехали в Химки, пригласили Филатова. Леня тогда прошел гениально. Его просто не отпускали со сцены… Думаю, потому, что зрители знали, что выйдет Высоцкий.
Что касается зависти… В театре, в актерской среде была нормальная зависть, да еще какая зависть! Они же тогда считали, что они такие же, как Высоцкий. В мае 80-го в Париже лег в госпиталь, — Марина позвонила, что в Польшу он не поедет. Тут такое поднялось… «Из-за какого-то Высоцкого нас не пустят в Польшу!» Вы же знаете, что он прилетел в Варшаву в предынфарктном состоянии, чтобы два раза сыграть в «Гамлете».
Играл по-разному. После плохого спектакля был удручен, после хорошего радовался. После хорошего спектакля всегда бывало прекрасное настроение… А Гамлет был для него конкретный, живой человек, и все эти годы ему было что сказать людям в этой роли! Опаздывал? Иногда за пять минут до начала спектакля мы с ним были в другом конце Москвы… Он же говорил: «Я всегда готов играть…» Вообще не понимал, как это можно: «Я сегодня не могу… Отключила телефон, у меня завтра спектакль…»
С Любимовым, конечно, были сложные отношения. Думаю, что Любимов не понимал его величину до самой смерти. Конечно, ему было престижно, что в его театре такой знаменитый — Высоцкий! Но с другой стороны, в труппе говорили: «Опять Высоцкий… «звездная болезнь»… Вот на собрании шеф ему выдаст…» Но на собраниях труппы Любимов никогда себе этого не позволял. Вот один на один были разговоры. В последнее время Высоцкого уже раздражала эта ситуация — «учитель — ученик». Хотя он всегда говорил: «Шеф — это единственный человек, которого я не могу «послать»…»
Бывали и натянутые отношения. Володя очень хотел играть Вершинина, а Любимов дал ему Соленого. К спектаклю «Соло для двоих» по Уильямсу, который ставил Высоцкий, шеф относился снисходительно… В общем, Любимов не делал на него театр.
