Геннадий Прашкевич - Брэдбери
Вот Эдвард Хиггинс Уайт.135
Опытнейший знающий пилот.
В свое время проходил подготовку в Школе летчиков-испытателей ВВС США на авиабазе Эдвардс, штат Калифорния, там же получил назначение в Отделение авиационных систем на авиабазу Райт-Паттерсон, штат Огайо. Пилотировал тяжелый самолет КС-135, активно использовавшийся для полетов по специальной параболической траектории — для создания кратковременной невесомости. Немаловажная деталь: именно в самолете Уайта готовились к полетам практически все американские астронавты первого набора…
Вот Роджер Брюс Чаффи.136
Молодой авиационный инженер.
Капитан-лейтенант ВМС, — в космосе пока не был, только готовится.
Несомненно, космос принадлежит таким молодым, как Чаффи, думал Брэдбери.
Конечно, он завидовал астронавтам. Жизнь слишком быстро проходит. Похоже, настоящие дела делают парни с настоящим образованием. Сам-то он, конечно, уже никогда ни в каком качестве не попадет не только на Луну, но даже на околоземную орбиту, но…
Закончив черновик, Брэдбери лег спать.
А утром 27 января Мэгги позвала его к телевизору.
Глядя на экран, слушая прерывистую речь диктора, Брэдбери заплакал.
В тот черный день в Хьюстоне в кабине космического корабля «Аполлон-1» при проведении наземных испытаний произошел пожар, в котором погиб весь экипаж «Аполлона» — молодые друзья Рея Брэдбери астронавты Вирджил Гриссом, Эдвард Уайт и Роджер Чаффи.
Последнее, что услышали радиооператоры в Центре управления, — отчаянный крик Чаффи: «Мы горим! Вытащите нас отсюда!»
К сожалению, сложная конструкция замков не позволила астронавтам быстро открыть люк изнутри — все трое погибли в считанные секунды.
Как позже было установлено, причиной катастрофы стало обычное короткое замыкание прямо под креслом Роджера Чаффи — Роджеру так и не довелось побывать в космосе…
4
«— А вам хотелось бы полететь на Марс? — спросили Рея Брэдбери.
— Вы еще спрашиваете! — воскликнул писатель. — Но, к сожалению, мне уже столько лет, что это давно уже превратилось в несбыточную мечту. Но я хотел бы, чтобы меня хотя бы похоронили на Марсе, — не удержался он от улыбки. — Ведь тогда я навсегда стану первым покойником, зарытым в марсианской почве. Скажем так, мое тщеславие будет утешено. Пусть даже мой прах привезут на Марс в самой обыкновенной консервной банке, я не возражаю. Я рад, что многие миллионы людей представляли планету Марс, читая именно мои рассказы. Признаюсь, до сих пор дети просят автографы, считая меня крутым астронавтом…»
И вот астронавты гибнут.
Действительно настоящие, крутые.
Смерть не дремлет. Смерть помнит о каждом из нас.
Я сейчас вспомнил разговоры с замечательным американским фантастом, с которым мне посчастливилось не раз встречаться — с Робертом Шекли.
Современник Брэдбери, свидетель и активный соучастник той же великой космической эпохи, — высокий, худой, узкое лицо, ничего от рыжей шевелюры, в которой он когда-то красовался на обложках своих первых книг. Несколько резких морщин — вниз от глаз к уголкам рта. Курил беспрерывно, не отказывался от коньяка или водки, а ведь ему было уже под восемьдесят.
— Почему вы так много пишете о смерти, Роберт? — спросил я.
И он ответил:
— Наверное, потому, что это самый интересный момент в жизни.
5
Раздался Глас средь Тьмы, и грянул Свет,
И странные на Свет летели твари,
И Землю постепенно заселяли,
Ее поля, пустыни и сады.
Все это нам с рождения известно,
Рукой Огня записаны в крови Семь первых дней,
Семь долгих дней творенья…
И вот сейчас мы, дети этих дней,
Наследники Восьмого Дня, Дня Бога,
Или, верней сказать, Дня Человека,
На тающем снегу стоим, и Время
Бушует и под горло подступает…
Но птицы предрассветные поют,
И мы по-птичьи расправляем тело,
И тянемся к таким далеким звездам —
Мы вновь лететь готовы на Огонь.
И в это время Рождества Христова
Мы славим День Восьмой — День Человека,
Конец Восьмого Дня — Конец Дня Бога,
Все миллионы миллионов лет,
Что тянутся от первого восхода,
Предел которым наш Исход кладет.
И наше тело — воплощенье Бога —
Изменится
И в огненном полете
Сольется с ярым солнечным огнем.
И на Девятый День взойдет светило,
И различим мы в утреннем ознобе
Чуть слышный зов далекой новой тверди.
И устремимся в новые сады,
И в новых землях вновь себя узнаем,
И новые пустыни оживим…137
Статья о программе «Аполлон» появилась в журнале «Life» в ноябре 1967 года.
А в следующем году Рей Брэдбери получил за нее высшую награду авиаторов Америки — «The Aviation-Space Writer Robert Ball Memorial Award».
Для получения премии Брэдбери пригласили на мыс Канаверал, но приглашение пришло с запозданием.
— Вы вполне успеете, если сядете в самолет, Рей!
— Нет, никогда! Не могу, — отказывался Брэдбери,
— Но, Рей! Вы не хотите получить такую почетную награду?
— Конечно, хочу, но…
Если уж он испугался лететь в самолете, за штурвалом которого находился сам Джон Гленн, то гражданская авиация… Нет, нет! Брэдбери и на этот раз не поборол страх.
Награду за него пришлось получать редактору Дэвиду Манессу (Devid Maness).
«— Вы никогда не жалели, что родились в XX веке, а не в XXII, например?
— Никогда, — ответил журналисту Рей Брэдбери. — Считаю, я был рожден в правильное время. Когда я родился, в 1920 году, нас еще не окружали так плотно радио и телевидение. О полетах в космос человек только мечтал. Так что, думаю, все сложилось правильно. Может, я и был рожден для того, чтобы придумать и описать многие фантастические вещи.
— Вы часто общаетесь с учеными?
— Меня регулярно приглашают на разные научные конференции, но с учеными мужами мне общаться сложно. У нас разные взгляды на многое. Они почему-то считают меня противоречивым. Однажды меня спросили: “Рей, вы верите в то, что наша Вселенная появилась в результате мощного космического взрыва?” Я ответил, что верю, конечно. “Ага, значит, вы не верите в другое — например, в то, что Землю и все прочее в мире создал Бог?” — “Почему же? — ответил я. — Я и в это верю”. — “Да как же можно верить одновременно и в то и в другое?” — “А вот можно! Никто ведь пока не доказал и не опровергнул все эти утверждения!”
