Алексей Карпов - Юрий Долгорукий
В августе 1150 года Изяслав, соединившись с братом Владимиром и сыном Мстиславом, выступил из Киева. Полк Вячеслава должен был следовать за ним, но вовремя не поспел. Войска остановились у Звенигорода, городка к юго-западу от Киева, а затем двинулись еще дальше навстречу Владимирку, к Тумащу — городу, расположенному на реке Стугне, вблизи области «черных клобуков». Здесь к Изяславу присоединились сами «черные клобуки» — берендеи, печенеги и торки: «жены своя и дети своя в городех затворивше на Поросьи, а сами приехаша к Изяславу всими своими силами». Наутро, «исполчившись», Изяслав переправился через Стугну, а затем и через ее приток Ольшаницу. Владимирко со своими полками стоял в верховьях Ольшаницы. Обе рати сошлись на противоположных берегах реки и начали перестреливаться между собой. Тут-то и выяснилось явное превосходство галицкой рати. Первыми устрашились «черные клобуки»: «погании же видивше силу велику Володимирю, и убояшася, а Изяслав бе у мале (с малыми силами. — А.К.), а Вячеславль бяше полк к нему не притягл прити». Летописец приводит речь, с которой берендеи обратились к Изяславу: «Княже, сила его велика, а у тебе мало дружины. Да же не переидеть на ны черес реку; не погуби нас, ни сам не погыни. Но ты нашь князь, коли си[ле]нь будеши, а мы с тобою. А ныне не твое веремя, поеди прочь». Берендеев поддержали и киевляне.
Изяслав пытался убедить своих, взывал к их воинской чести в духе ратных призывов прежних русских князей: «Луче, братие, измрем еде, нежели сесь сором възмем на ся!» Но все было тщетно. Первыми позиции оставили киевляне, за ними торки и берендеи. Видя это, побежал и сам Изяслав со своей дружиной.
Это бегство оказалось неожиданным даже для Владимирка, который решил, что Изяслав отступает нарочно, для «лести», заманивая его в ловушку. Галичане не бросились преследовать отступающих, и это спасло Изяслава. Большая часть киевского войска сумела невредимыми вернуться к Киеву; полки Владимира «постиже» только «зад его (Изяслава. — А.К.)»: «овы изоимаша (захватили в плен. — А.К.), а другыя избиша».
К тому времени Юрий успел договориться с черниговскими князьями о совместных действиях. Когда Изяслав, только-только вбежавший в Киев, сидел на обеде с «отцом своим» Вячеславом, обсуждая сложившееся положение, стало известно, что соединенная рать Юрия и всех четырех черниговских князей подошла к Днепру и остановилась прямо напротив Киева. Юрий точно согласовывал свои действия с Владимирком и, очевидно, уже знал о бегстве Изяславовой рати. Киевляне на этот раз поддержали его. Они не просто отказались биться за Изяслава, но открыто стали переходить на сторону Юрия: «мнози поехаша в насадех к Гюргеви, а друзии почаша в насадех дружину его перевозити на сю сторону в Подолье». Подолье, или Подол, — низменная часть Киева, заселенная в основном торговым и ремесленным людом. Из этого летописного сообщения, между прочим, следует, что здесь к Юрию относились лучше, чем на аристократической Горе, где жила знать.
Изяслав и Вячеслав не решились оставаться в Киеве. «Поеди ты, отце, в свои Вышегород, — обратился Изяслав к дяде, — а я[з] поеду в свои Володимир, Яже пакы по сих днех како ны Бог дасть». Времени медлить не оставалось. Отправив Вячеслава в Вышгород, Изяслав повелел дружине собираться у Дорогожичей — к северу от города, и, дождавшись ночи, поехал из Киева. События развивались стремительно. Юрий подступил к Киеву и вошел в город в самом конце августа или начале сентября того же 1150 года[73].
Готовность киевлян принять Юрия объясняется просто. Более всего в эти дни они страшились, что в город вступит Владимирко Галицкий со своими полками. Его жестокость и крутой нрав были хорошо известны. Помимо прочего, киевляне должны были опасаться контрибуции, которую мог наложить галицкий князь на их город. (В подобных случаях Владимирко не церемонился. Например, позднее, возвращаясь из очередного похода на Киев, он не остановится перед тем, чтобы отобрать у жителей оказавшихся на его пути городов все наличное серебро, вплоть до женских украшений — колец и сережек, которые будут отправлены на переплавку.) Именно «убоявшеся» Владимирка, как сообщает летописец, киевляне и поспешили ввести Юрия в свой город и посадить его на великое княжение. Юрий однажды уже занимал киевский стол, а потому, по мысли киевлян, не должен был вести себя в городе совсем уж как завоеватель.
Так сбылась давняя присказка русских князей: «Не идет место к голове, но голова к месту». (Летописец вкладывает ее в уста князю Изяславу Мстиславичу — правда, повествуя о совсем других событиях{233}.) Князь Юрий Владимирович вновь занял киевский стол.
Владимирко Галицкий подошел к городу почти одновременно с Юрием — по сведениям Ипатьевской летописи, на следующий день после переправы Юрия через Днепр. Князья встретились у Ольговой могилы — знаменитого киевского урочища, расположенного на Щекавице — одной из трех главных киевских высот. Вместе с Юрием были все четверо его черниговских союзников — оба Давыдовича, Владимир и Изяслав, и оба Святослава, Ольгович и Всеволодович; «и ту ся целоваша, не съседаюче с конии у Сетомля на болоньи». (Сетомлью, по всей вероятности, называли в Киеве один из притоков Почайны, правого притока Днепра, — возможно, Глубочицу или ее приток Киянку; что же касается «болонья», или Оболони, то так именовалась низменность между берегом Днепра и Киевскими горами.) Князья договорились послать в погоню за Изяславом младшего из черниговских князей Святослава Всеволодовича и Юрьева сына Бориса. Те гнались за противником до так называемого «Чертова леса» — лесного массива на западе Киевской земли, между реками Уж и Случь, — но, «не постигьше их, възвратишася».
Тем временем князь Владимирко всем своим поведением, казалось, стремился успокоить киевлян и опровергнуть их опасения на свой счет. Не заезжая в Киев, он отправился в Вышгород — поклониться гробницам святых князей Бориса и Глеба, (Любопытно, что о его встрече с княжившим в Вышгороде Вячеславом Владимировичем источники не сообщают; по всей видимости, Вячеслав от встречи уклонился.) Затем галицкий князь въехал в Киев и поклонился уже киевским святыням: Святой Софии, Десятинной церкви Святой Богородицы, «Великой» Успенской церкви киевского Печерского монастыря. Похоже, что он действительно был не против занять киевский стол. Но если так, то он опоздал. Ко времени его новой встречи с Юрием — в Печерском монастыре — последний был уже провозглашен киевским князем. Впрочем, это не сильно расстроило Владимирка. Сватья подтвердили прежний договор: «створиста межи собою велику любовь». Владимирко отправился в обратный путь к Галичу, а Юрий в знак особого уважения отпустил с ним своего сына Мстислава.
