Арман де Коленкур - Наполеон глазами генерала и дипломата
Оба разговора показали мне, что император убедился, наконец, в необходимости отступления, но еще не хотел признать, что он решился отступать. Быть может, он еще колебался и, увлекаемый непреодолимым роком, был склонен сожалеть о Москве и возвратиться туда, по-прежнему льстя себя надеждой на крупную победу и на переговоры или на перемирие, которое уладило бы все. Судя по тому, что говорил мне князь Невшательский, и судя по распоряжениям, сделанным 22-го, т. е. в тот день, когда ставка находилась в Фоминском, я этого не думаю.
Погода была плохая, шел дождь, и дорогу так размыло, что мы с трудом могли дойти до Боровска в два перехода по проселочной дороге. Упряжные лошади гибли, их доконали ночные холода. Лошадей пало много, и нам приходилось уже оставлять на дороге зарядные ящики и обозные повозки. Накануне вечером князь Невшательский сказал мне, что император, беседуя с ним об армии, о своих передвижениях и о текущих событиях, впервые не говорил о своем проекте удержать Москву как военную базу, покуда армия оккупирует плодородную Калужскую губернию, как называл ее император; эта оккупация была, конечно, скорее показной, чем действительной целью нашего похода, так как соображения, внушенные императору задержкой эстафеты и высказанные им князю Невшательскому и мне, отнюдь не говорили о том, что он уже принял на этот счет какое-либо окончательное решение.
Ему открыли глаза наши потери во время движения к Боровску, тогдашняя холодная ночь и, наконец, то состояние, в котором он нашел свою кавалерию и артиллерию; все это окончательно побудило его эвакуировать Москву; впрочем, еще 20-го герцогу Тревизскому был послан приказ выступить 23-го по направлению на Можайск. В эти дни император направлял все свои силы против фельдмаршала Кутузова, который, как я уже говорил, отступил к своим тарутинским укреплениям; он только 23-го узнал там о нашем движении. Император более, чем когда-либо, стремился выбить его из этой позиции и заставить его принять бой, чтобы не подумали, будто неудачное столкновение под Винковом вынуждает нас к отступлению. Во что бы то ни стало надо было добиться результата, который уравновесил бы в военном бюллетене поражение Неаполитанского короля и не позволил бы Кутузову хвастать, что наше отступление было результатом боя под Винковом.
Запоздавшие эстафеты прибыли, наконец, но они принесли нам известие, что казачий корпус и вооруженные крестьяне, организованные в ополченческий корпус, прерывают наши коммуникации за Гжатском, причем это зло, по-видимому, разрастается. Еще месяц тому назад я приказал комендантам почтовых станций отмечать все, что происходит в их районах, на почтовом листке, куда вписывают обыкновенно время прибытия и отправки эстафеты. Эти дорожные донесения, которые я ежедневно представлял императору и которые он читал прежде всяких других документов, сообщали отовсюду о передвижениях крестьян[198] и о появлении казаков. Они произвели глубокое впечатление на императора, который сказал мне 21-го числа:
— Мы останемся без сообщений из Франции, но хуже всего то, что во Франции останутся без сообщений от нас.
Он поручил мне рекомендовать ведшим переписку лицам соблюдать большую осторожность в своей корреспонденции в связи с опасностями, грозившими ей в дороге.
Император прибыл в Боровск 23-го. Этот город сильно пострадал. Несмотря на прескверную погоду, император во второй половине дня обследовал окрестности города и берега реки на большом расстоянии. В связи с сообщениями о маневрах неприятеля он уже собирался двигаться дальше, но новое донесение побудило его остаться в Боровске, и только утром 24-го он выступил к Малоярославцу, в расстоянии четверти лье от которого дивизия Дельзона дралась с восхода солнца против корпуса Дохтурова[199]. Дельзон делал чудеса, пока не подошел вице-король, который поспешил на помощь к нему, как только узнал, что Дельзон сражается с превосходящими силами неприятеля. Дельзон был убит в рядах своих храбрецов.
Генерал Гийемино заменил его, восстановил положение и как опытный боец приказал занять церковь и два дома и устроить в них бойницы; занятие этих зданий укрепило нашу оборонительную линию и не позволило русским прорваться через нее, несмотря на их многочисленные атаки и значительное превосходство сил; это дало дивизии Бруссье, то есть головной дивизии 4-го корпуса, время подойти и выручить Гийемино. В то же время авангард Кутузова подошел к Дохтурову, так что с обеих сторон были брошены в бой свежие войска; бой возобновился с новой силой и превратился в настоящее сражение. Четвертый корпус держался с большим мужеством, несмотря на преимущество, которое давали русским их позиции, господствовавшие над всеми пунктами, подвергавшимися нашей атаке. Кроме того, они превосходили нас числом, и у них было больше артиллерии.
Бой был решен в нашу пользу итальянцами, которые соперничали в храбрости с французами. Этого благородного соревнования было достаточно, чтобы преодолеть все препятствия. В конце концов мы овладели городом и позицией.
Император прибыл в 11 часов и заставил поспешить князя Экмюльского, которого он направил на правый фланг принца Евгения; гвардия также получила приказ поддержать принца, 1-й корпус вступил в строй к двум часам. Мы явственно видели маневры русских и думали, что Кутузов воспользуется всеми выгодами своей неприступной позиции, чтобы остановить наше движение и самому перейти в наступление. Но нам хватило одного только 4-го корпуса; Даву принял лишь незначительное участие в бою. У нас были выведены из строя не менее 4 тысяч человек, а русские потеряли убитыми необычайно много. Вечером и на следующий день я вместе с императором объехал поле сражения, осматривая его с величайшим вниманием.
Вечером справа от Городни, где расположилась ставка, появились казаки. Мы думали, что это какой-нибудь заблудившийся отряд, который попадет в руки нашего сторожевого охранения; мы не обратили на них внимания, тем паче что в этих же окрестностях, хотя и по другую сторону от дороги, мы уже гонялись сегодня около полудня за новыми казаками, у которых были кресты на шапках. Это были конные ополченцы, организованные взамен донских казаков; их отряды назывались по именам выставивших их губерний.
По общему мнению, Кутузов мог бы лучше защищать свои позиции[200]. Должно быть, защита была поручена небольшому арьергарду.
Ему ставили в вину, что он пожертвовал большим числом людей и потерпел поражение, не достигнув своей цели; эта цель должна была заключаться в том, чтобы удерживать позиции, если уж он оборонял их, по крайней мере до ночи. В действительности Кутузов, который узнал о выступлении императора (из Москвы) только 23-го, был захвачен этим врасплох и лишь постепенно направлял на поддержку Дохтурова различные воинские части только для того, чтобы прикрыть отступление своей армии на Юхнов, так как он не хотел подвергаться риску большого сражения.
