Леонид Млечин - Брежнев
Если случайный прохожий надолго останавливался возле подъезда, то дежурившие поодаль два молодых человека в штатском просили его не задерживаться.
Михаил Андреевич занимал так называемый кабинет номер два на пятом этаже в основном здании ЦК КПСС, то есть на одном этаже с Брежневым.
Даже сотрудникам аппарата ЦК нужно было иметь особый штамп в служебном удостоверении, чтобы свободно пройти на пятый этаж. Приглашенных на совещание или на заседание секретариата ЦК пускали строго по списку. После проверки документов вручали особый пропуск на пятый этаж, показывали, на каком лифте можно подняться. На пятом этаже — новая проверка.
Такой же порядок установился и в республиканских ЦК.
Скажем, в Киеве в «серый дом» на Банковской улице, где находилось здание ЦК компартии Украины, можно было пройти по партбилету (если, конечно, уплачены взносы). Но на второй этаж, где находились кабинеты секретарей ЦК, пускали только по специальному пропуску.
«Здесь господствовала особая атмосфера значительности, — вспоминал Виталий Врублевский, бывший помощник первого секретаря ЦК компартии Украины. — Широкие коридоры, массивные двери, ковровые дорожки. И стерильная чистота, столь необычная для наших родимых „присутственных мест“…»
Суслов никогда не опаздывал, приезжал на работу ровно без пяти девять. В девять он уже сидел за письменным столом. Ровно в час дня он шел обедать, отдыхал после этого, а в два часа приступал к работе. В шесть вечера Суслов вставал из-за стола, на котором к этому времени не оставалось ни одной не просмотренной бумаги, и уезжал на дачу.
Над другими членами политбюро часто иронизировали, Суслов не давал для этого повода. Улыбку вызывали только его пристрастие к калошам и старого покроя костюмам. Первый секретарь Московского горкома Егорычев рассказывал, как во Внуково-2 встречали какого-то иностранного гостя. Члены политбюро впереди, остальные чуть сзади.
Егорычев громко сказал:
— Бедное у нас политбюро!
Все остановились и оглянулись:
— А что?
— На все политбюро одни галоши!
Сухо было, а Суслов — в плаще и галошах.
Брежнев заулыбался, ему это понравилось.
Михаил Андреевич действительно любил носить калоши и другим рекомендовал:
— В калошах очень удобно. На улице сыро, а я пришел в помещение, снял калоши — и пожалуйста: у меня всегда сухая нога…
Его дочь Майя рассказывала, что отец сурово отчитал ее, когда она надела модный тогда брючный костюм, и не пустил в таком виде за стол.
Лицо Суслова почти всегда оставалось каменным, симпатий и антипатий он не проявлял. Но о своем престиже заботился.
«Как-то в газете была напечатана фотография Суслова во весь рост, — рассказывал главный редактор „Правды“ Виктор Афанасьев. — Нет, не персональная, а в группе, на каком-то приеме. Михаил Андреевич одевался очень скромно, порой несколько небрежно, а на сей раз брюки идеолога оказались приспущенными ниже положенного и выглядели совсем не эстетично.
Конечно, наши фотографы, классные профессионалы, умели делать чудеса и запросто смогли бы „поднять“ и „выгладить“ штаны Михаила Андреевича или даже одеть его в другие, более приличные. Могли, но не догадались, не доглядели. А кто за недогадливость в ответе? Главный редактор».
Михаил Андреевич предпочитал передвигаться в автомобиле медленно — со скоростью чуть ли не сорок километров в час. Когда в правительственный аэропорт Внуково-2 отправлялся кортеж из членов высшего руководства, никто не пробовал его обогнать. Первый секретарь Ленинградского обкома Василий Сергеевич Толстиков говорил в таких случаях:
— Сегодня обгонишь, завтра обгонишь, а послезавтра не на чем будет обгонять.
У Суслова не было любимчиков, друзей, привязанностей. И он очень заботился о своей репутации бескорыстного партийца. Один отставной генерал написал в ЦК, что Суслов получает огромные гонорары за книги и статьи, а это не к лицу члену политбюро. Суслов сильно расстроился, поскольку неукоснительно соблюдал этику номенклатурных отношений и твердо знал, что можно делать, а чего нельзя. Членам политбюро положено было гонорары перечислять или в управление делами ЦК, или в Фонд мира.
Суслов вызвал первого заместителя заведующего отделом пропаганды ЦК Яковлева и показал ему письмо генерала. Яковлев никогда не видел Михаила Андреевича таким растерянным! Суслов стал оправдываться:
— Да я никогда не взял ни одной копейки! Я могу список дать, куда я отправляю гонорары. У помощников все документы есть. Я вас прошу, пригласите этого генерала, объясните ему, что я этого не делал. Вы побеседуйте с ним, только поаккуратнее. Его ни в чем не обвиняйте, просто объясните.
Яковлев пригласил генерала. Тот пришел весь трясущийся, он сам испугался, что посмел задеть такого человека. Яковлев ему все объяснил.
— Да я сгоряча! — стал оправдываться генерал. — Мне кто-то сказал, вот я и написал. Вы извините.
Александр Николаевич позвонил Суслову и доложил, что поручение выполнил.
Михаил Андреевич расслабился и даже расцвел:
— Вы ему сказали, что к нему претензий нет?
— Да, да, конечно, я его успокоил. Даже привет от вас передал.
— Правильно! — сказал Суслов.
Деревенские родственники писали Суслову в Москву письма, просили помочь с жильем, с работой. Из ЦК на казенном бланке приходил ответ: просим не отвлекать Михаила Андреевича от важных государственных дел.
Однажды на заседании секретариата ЦК заместителем министра иностранных утверждали Виктора Федоровича Стукалина. Услышав знакомую фамилию, Суслов нашел глазами преседателя Госкомиздата Бориса Ивановича Стукалина и строго спросил:
— Это ваш родственник?
Оказалось, что Стукалины всего лишь однофамильцы. Были бы родственниками, Суслов мог и не утвердить назначение.
«Суслов был очень высок, — вспоминал часто приезжавший в Москву американский бизнесмен Арманд Хаммер. — Худое лицо с высокими скулами и проницательные серо-голубые глаза за толстыми линзами очков… Он произвел на меня впечатление скромного, очень застенчивого человека».
Михаил Андреевич Суслов родился в ноябре 1902 года в деревне Шаховская Хвалынского уезда Саратовской губернии. В детстве болел туберкулезом и смертельно боялся возвращения болезни. Поэтому всегда кутался, носил калоши. Единственный в брежневском окружении не ездил на охоту — опасался простудиться. Да и не интересовали его эти забавы.
По словам брежневского охранника Владимира Медведева, Суслов однажды все-таки приехал в Завидово. Вышел из машины — на ногах калоши. Сделал глубокий вдох, озабоченно сказал:
