Жак Жуана - Гиппократ
«Не стыдно ли презирать культуру искусств и следовать за Фортуной? Чтобы разоблачить порочность этого божества, древние изображали ее в живописи или скульптуре в образе женщины (что уже было символом безрассудства), вложили ей в руки руль, поставили у ее ног сферический пьедестал и закрыли ее глаза повязкой, желая всеми этими атрибутами показать нам ее непостоянство. И наоборот, посмотрите, насколько отличны атрибуты Фортуны от атрибутов Гермеса, господина разума и владеющего всеми искусствами: это веселый молодой человек, красота которого не усилена украшениями, а является отражением достоинств его души. Его лицо улыбающееся, глаза зоркие, пьедестал имеет прочную форму куба…
Посмотрите на спутников Фортуны, вы увидите, что все они праздны и неумелы в искусствах; влекомые надеждой, они бегут за быстроногой богиней, одни ближе, другие дальше, некоторые даже повисли на ее руках… Но другая свита, свита Гермеса, состоит только из благопристойных и возделывающих искусства людей; мы не видим, чтобы они бежали, вопили или спорили. Бог стоит посередине, все расположились вокруг него в соответствующем порядке; каждый сохраняет место, которое ему было указано. Ближе всех стоят к Гермесу и непосредственно его окружают геометры, математики, философы, врачи…».
В эпоху Гиппократа, очевидно, были еще далеки от столь точного и уничижительного изображения богини Фортуны. Однако понятие случая существует и объясняется как контраст с понятием искусства и науки.
Условия существования наукиБудучи антонимом случая, наука определяется прежде всего способностью устанавливать различия между правильным и неправильным. Автор «Искусства» дает по этому поводу очень четкие формулировки:
«Раз то, что правильно и что неправильно имеет свои пределы, каким же образом не было бы науки? То, что я называю ненаукой, это когда никоим образом не различается правильное и неправильное; поскольку каждое из этих двух понятий существует, это не может быть творение ненауки».
С этой точки зрения даже ошибка имеет позитивное значение: «Допущенные (в режиме) ошибки, как и благоприятный выбор, являются свидетельством существования (медицинской науки)».
В реальной действительности этому теоретическому различию между правильным и неправильным соответствует разница между хорошими и плохими врачами. Это тоже использовано в качестве критерия существования медицинской науки, о чем свидетельствует следующий отрывок:
«Среди профессионалов (медицины) одни посредственные, другие намного превосходящие. Эта разница не существовала бы, если бы не существовала медицина, и если бы в ней не было никакого наблюдения и никаких открытий, но все были бы одинаковы без опыта и знания медицины, и случай целиком бы управлял судьбами больных. На самом деле это не так; но как и в других искусствах, профессионалы очень отличаются друг от друга сноровкой и умом, так же обстоят дела и в медицине».
Автор «Древней медицины» хотел бы считать началом искусства медицины открытие режима для здоровых людей, но сталкивается с общим мнением, что кулинария не является искусством, и вынужден признать, что это мнение имеет под собой основания:
«Какое более правильное и более соответствующее название можно дать этому открытию (режим для здоровых людей) и этому исследованию, чем название медицины, раз речь идет об открытии, сделанном для здоровья, блага и питания человека и заменившем режим, который был источником страданий, болезней и смерти?
Если это обычно не считается искусством, то это не без оснований, ибо в области, где никто не является несведущим, а все знающими в силу привычки и необходимости, никто не заслуживает звания «специалиста в искусстве».
Разница между хорошими и плохими врачами особенно ярко проявляется в случае самых опасных болезней. Автор «Ветров» заявляет:
«При самых скрытых и самых трудных болезнях действуют больше с помощью здравого смысла, чем сноровки. Именно при таких болезнях обнаруживается величайшая разница между компетентностью и некомпетентностью».
Автор «Древней медицины» более полно развивает эту тему:
«Как мне кажется, большинство врачей подвержено той же участи, что и плохие лоцманы. Ведь эти люди, когда совершают ошибку, ведя корабль в спокойном море, делают это незаметно для других; но когда они застигнуты сильной бурей и ветром, вот тогда всем ясно, что они потеряли корабль из-за их невежества и ошибки. Это же относится к плохим врачам, которых очень много: когда они лечат больных, у которых нет ничего серьезного, и у них нельзя вызвать ничего серьезного, совершив грубейшую ошибку, — а таких болезней очень много, и они возникают чаще, чем тяжелые болезни, — в таких случаях они могут допускать ошибки, и никто ничего не заметит. Но когда они сталкиваются с тяжелой, сильной и опасной болезнью, тогда их ошибки и незнание искусства бросаются в глаза всем.
Для одного и для другого расплата не заставляет себя ждать, она тут как тут».
Итак, если в царстве случая отсутствует понятие «хорошо» и «плохо», а все одинаково случайно, то в искусстве медицины между хорошим и плохим — большая разница и уровень компетентности проявляется в решающей момент. Царство науки — это царство различий. «Врач стоит множества людей», — сказано еще в «Илиаде». Эта традиционная мысль о превосходстве человека науки является составной частью самого определения науки со времени ее возникновения. И наука, поскольку она не распределена равномерно между всеми гражданами, не будет рассматриваться как политическая добродетель. В этом смысл мифа Протагора, рассказанного Платоном, где открытие искусств, доступных отдельным людям, дополнилось приобретением политических добродетелей, равномерно распределенных между людьми:
«Тогда Зевс в тревоге за наш род, находящийся под угрозой исчезновения, посылает Гермеса принести людям целомудрие и справедливость, чтобы в городах была гармония и созидательные узы дружбы».
Гермес спрашивает Зевса, каким образом он должен дать людям целомудрие и справедливость: «Должен ли я распределить их, как другие искусства? Они распределены следующим образом: одного врача достаточно для множества непосвященных, так же обстоит дело и с другими специалистами. Должен ли я дать целомудрие и справедливость всему роду человеческому или распределить их между всеми?» — «Между всеми,» — говорит Зевс, — и пусть каждый имеет свою долю, ибо города не могли бы существовать, если бы некоторые были бы ими наделены, как это случается с другими искусствами».
Причинность и наукаНаука — не только мир дифференциации ценностей и людей. Она также постигает связи вещей. Тогда как случай — это символ беспорядка и стихийности, наука открывает естественный порядок явлений. Одной из величайших заслуг врачей «Гиппократова сборника» является изложение в самой всеобъемлющей форме того, что позже назовут принципом детерминизма. Все, что происходит, имеет причину. Теоретическое изложение этого принципа находится как раз в трактате «Искусство»:
