Т. Констебль - 352 победы в воздухе. Лучший ас Люфтваффе Эрих Хартманн
– Вперед! – рявкнул часовой.
Эрих спокойно сказал:
– Я германский старший офицер, и по Женевской конвенции вы не имеете права заставлять меня работать. Поэтому я не буду работать.
– Ты будешь, – сказал русский, вдавливая ствол в живот Эриха.
– Я хочу видеть коменданта лагеря.
Охранник позвал сержанта. Примчался сержант. Это был типичный славянин с неуклюжим толстым туловищем, короткими ногами и круглой головой.
– Что здесь происходит? – спросил он.
– Этот пленный говорит, что не будет работать, товарищ сержант.
Сержант очумело уставился на Эриха, потом подошел поближе.
– Почему ты не будешь работать? Ты болен?
– Нет. Я майор, старший офицер, и по Женевской конвенции я не обязан работать. Я желаю видеть коменданта лагеря.
Сержант отступил на шаг.
– Не думай, что эти идиотские правила хоть что-то значат здесь. Мы ВСЕ работаем, чтобы сделать Советский Союз сильным.
Холодные голубые глаза смотрели мимо него.
– Я знаю это. Именно поэтому я и не буду работать. У меня две левые руки.
Сержант грязно выругался. Этот блондин явно брал верх над ним.
– Ну, хорошо. Я отведу тебя к коменданту. Но ты пожалеешь, что затеял это. Иди!
Охранники погнали остальных пленных в шахту, а сержант повел Эриха через грязный лагерь в здание комендатуры. Там сержант подошел к адъютанту и что-то прошептал ему на ухо. Офицер внимательно посмотрел на Эриха, так же, как недавно сам сержант перед бараками. Потом адъютант бросил папку, которую держал в руках, тихо постучал в дверь кабинета и исчез внутри.
Из кабинета долетали обрывки оживленного разговора, хотя двери были плотно закрыты. Эрих знал, что вступает в новый конфликт с менталитетом НКВД. Он утешал себя мыслью, что ничего принципиально нового они ему не скажут. Все это он уже слышал. Они мыслили прямолинейно и не сталкивались с нормальными людьми. Дверь кабинета открылась, и адъютант пропустил Эриха.
Комендантом оказался полковник, типичный администратор. Выражение доброты еще не полностью стерлось с его лица, однако он уставился на Эриха каменным взглядом:
– Какого черта ты отказываешься работать, Хартманн?
– Согласно Женевской конвенции. Я старший офицер…
– Для тебя Женевская конвенция не существует. Ты осужден за военные преступления. Я видел твое дело. Советское правосудие гуманно, оно оставило тебе жизнь. Ты должен быть рад работать, радоваться тому, что остался жив.
– Ваша страна выиграла войну, полковник. Это произошло пять лет назад. Я офицер ВВС страны, потерпевшей поражение, а вовсе не преступник. Ваш собственный Ленин говорил, что страна, которая задерживает пленных дольше 6 месяцев, является империалистической и дегенеративной.
Брови полковника взлетели вверх:
– Ты знаком с работами Ленина, Хартманн?
– Да, знаком. Я их все читал. Он также говорил, что страна, заставляющая пленных работать, паразитирует на них.
Полковник вскочил. Он уже наслушался Ленина сегодня.
– Ты отказываешься работать?
– Категорически. Я требую, чтобы международный трибунал обследовал условия этого лагеря. Если нет, я требую, чтобы меня расстреляли. Я хочу быть казненным, так как я не буду работать.
Полковник нажал кнопку на столе, и появился адъютант.
– Заключенного посадить в одиночку, пока он не согласится работать. В карцер.
Полковник безразлично смотрел, как охранники выводят Хартманна из кабинета.
Карцер в Шахтах был крошечной камерой на задах караулки возле ворот лагеря. Чтобы попасть туда, нужно было пройти через тяжелую дверь за колючку. Когда мрак одиночной камеры поглотил его, Эрих снова ощутил, как волна отчаяния поднимается внутри него. Темнота и одиночество давали только одно преимущество. Он мог спокойно думать об Уш. Сосредоточившись на этих воспоминаниях, он мог вернуться назад в Вейль-им-Шёнбух, в те счастливые дни, когда он был окружен любовью и заботой. Видения домашней жизни укрепляли его волю. Шли дни, но Эрих знал, что переживет этот карцер так же, как все, в которых он уже сидел.
Остальные немецкие «военные преступники», которые попали в Шахты вместе с Эрихом, после дня работы в шахте пришли в уныние. Работа была адски трудной, условия работы ужасны, а инструмент самый примитивный. Пищи хватало, только чтобы поддержать жизнь, а не позволить так работать. Когда пленные доползли до своих бараков, они увидели, что Эрих пропал. Сержант охраны сказал, что Белокурого Рыцаря посадили в карцер.
Новость о заключении Эриха подействовала как ведро бензина, которое вылили в костер. Раздражение заключенных уже выходило из-под контроля. Крики и ругательства в бараках заставили охрану попытаться привести пленных в покорность. Охрана боялась мятежа. Так как Эрих и через несколько дней не вернулся в барак, бешенство пленных, подогретое бесчеловечным рабским трудом, подошло к точке взрыва.
В конце пятого дня на обратном пути из шахты в бараки пленные увидели, что дверь караулки открыта. Внутри они увидели сидящего на стуле со связанными руками и ногами Эриха Хартманна. Два огромных стражника стояли рядом, а третий тянул голову Эриха за волосы назад. Он пытался открыть ему рот и силой запихнуть туда еду. Это ужасное зрелище оказалось последней каплей в переполненной чаше бешенства.
Когда на следующее утро пленных построили, из сотен глоток раздался дикий рев. Прежде чем пленные сами сообразили, что делают, взбешенные, они бросились на охрану и смяли ее. Озверелая толпа помчалась через весь лагерь к комендатуре. Глаза русского полковника едва не выскочили от ужаса, когда дверь его кабинета с треском распахнулась и грязная толпа скрутила его.
Связанный Эрих сидел на стуле в полной темноте. Первым признаком мятежа для него стали тяжелые удары в дверь карцера. Кто-то крикнул: «Мы тебя вытащим». Потом топор с треском пробил дверь. Еще несколько топоров быстро расширили дыру, чтобы можно было просунуть руку. Тощая рука открыла замок.
Двое улыбающихся и взволнованных пленных ворвались в карцер. Они тяжело дышали и не могли сказать ни слова.
– Мы взяли под стражу весь лагерь. Ты свободен, Буби. Это восстание.
Они разрезали веревки, и Эрих встал, с удовольствием чувствуя, как кровь снова прилила к рукам и ногам. Солнце сверкало в его глазах. Двое других пленных вывели его из карцера. Когда они выходили, двое разозленных пленных втолкнули в камеру охранника карцера, пленного румына. Они быстро прикрутили охранника к стулу.
– Попробуй сам этого карцера, – проворчал один из немцев.
Эрих услышал, как с лязгом захлопнулась тяжелая дверь, и тихо порадовался, что мятеж высвободил его из темной дыры.
