Олег Дорман - Нота. Жизнь Рудольфа Баршая, рассказанная им в фильме Олега Дормана
Прокофьев был милый человек и огромный композитор, но все же я бы не произносил их с Шостаковичем имена через запятую.
Мы были на седьмом небе от его похвал. Говорим: мы хотим играть все, что вы будете сочинять. Шостакович сказал: «Я буду счастлив».
Нина была хорошенькая очень, очень-очень, и скрипачка замечательная. Так что мы влюбились друг в друга и взяли поженились, долго не думая, чего там.
Родился Лева. Как совмещать обязанности молодых родителей с нашей работой, мы совершенно не понимали.
Я стал играть в Квартете имени Чайковского, который основал совершенно гениальный парень, скрипач Юлиан Ситковецкий.
На фото: Р. Баршай, А. Шароев, Я. Слободкин, Ю. Ситковецкий.
Рихтер был любимым учеником Нейгауза, очень его почитал и много у него взял.
«Правда» писала: товарищи Шостакович и Прокофьев, ваша музыка не нужна народу.
В подтверждение приводились письма, подписанные шахтерами, токарями, доярками.
На фото: С. Прокофьев, Д. Шостакович, А. Хачатурян
РИА Новости
Герман Галынин
Револь Бунин
Моисей Вайнберг
Для учеников Д.Д. смерть Сталина тоже означала какую-то надежду — ведь они все так или иначе пострадали вместе с учителем.
Думаю, два впечатления тогда еще повлияли на меня.
В Москву приехали с гастролями Шарль Мюнш, а потом Юджин Орманди.
Клемперер — самый великий дирижер на земле после Малера, такое мое мнение. Мусин рассказывал мне, как Клемперер приезжал в Ленинград на гастроли в тридцать шестом году.
Когда возник Камерный оркестр, Николай Павлович Аносов снова стал наседать: «Рудик, вы неправильно делаете, что с альтом в руках учите музыкантов и рассказываете им, как играть. Если научитесь дирижировать, будете то же самое руками показывать».
О моем желании узнал через общих знакомых Илья Александрович Мусин. Это педагог, который преподавал дирижерское искусство в Ленинградской консерватории чуть не шестьдесят лет.
У меня в оркестре были такие потрясающие музыканты, без которых я ничего не смог бы сделать. Всегда на афишах нашего оркестра указывались имена всех музыкантов.
— Может, просто, коротко: Московский камерный оркестр?
— Не возражаю. Меньше краски на афиши пойдет.
Второго такого дарования, как наш концертмейстер Евгений Смирнов, я больше не встретил никогда в целом мире.
Вторая сюита Баха с солирующей флейтой. Великолепный
Саша Корнеев играл.
К тому времени у меня появился второй сын, Вова, от счастливого брака с Аней Мартинсон. Тогда счастливого.
Аня была дочкой великого мейерхольдовского артиста Сергея Александровича Мартинсона.
С Володей на даче у Шостаковича.
Володя с дедушкой Борисом.
Работа с Гилельсом, Ойстрахом, Рихтером позволила Камерному оркестру подняться на такую творческую высоту, на которую только огромная личность может поднять единомышленников.
Давид Федорович Ойстрах — лучший русский скрипач, за всю историю мировой музыки таких единицы.
С Рихтером мы начали выступать, еще когда были студентами консерватории, я играл в квартете. Что он гений, было ясно всем и сразу.
В шестьдесят втором году в Москву приехал Иегуди Менухин.
Менухины хотели обязательно прийти ко мне домой. Домой. Как я рассказывал — коммуналка, девять комнат, теснота, — как я мог пригласить их туда?
Думаю, он все‑таки понимал, что происходит.
Мы решили на следующем концерте сыграть Симфонию Кончертанте тоже двумя оркестрами. Причем оба дирижера солировали — Менухин на скрипке, я на альте.
Я видел такой документ, отчет: только за первые десять лет существования оркестра мы дали около шестисот концертов в девяноста городах у нас и еще двести — в ста сорока городах за границей.
Она вообще говорила ласково, по‑матерински, я даже предполагаю что специально училась ораторскому мастерству.
На фото советские музыканты с министром культуры СССР Е. А. Фурцевой
В Нью-Йорке Пятигорский давал концерт с Яшей Хейфецом. Я попросил у Хейфеца разрешения подержать его скрипку.
Митрофан Кузьмич Белоцерковский — очень характерный для того времени тип.
На фото: второй слева; крайний слева — К. Кондрашин, крайний справа — А. Хачатурян.
Стравинский незадолго до этого побывал в Москве, нас познакомили на приеме у Фурцевой, он показался мне милым и человечным, излучал остроумие… «Игорь Федорович, — говорю, — как же можно в России не играть вашей музыки?»
Поводок отпускали постепенно, на строго определенную длину. Сначала едете в страны соцлагеря. Потом, за хорошее поведение, — Ближний Восток, Индия, капиталистическая Европа. И наконец, особо отличившимся — Америка и Япония.
В Японии нам предстояло не только дать концерты, но и сниматься в кино. Съемки шли хорошо, и гастроли тоже, но…
К тому времени, когда Теруко впустили в СССР, Саше было больше года. Это был удивительный мальчик. Такой изумительный, такой редкий. Мои ребята, Лева и Володя, очень его полюбили.
