Эрнст Саломон - Вне закона
Несколько дней позже Габриэль, как всегда, мрачный, худой и фанатичный, пришел в мою квартиру, где сидели Керн и я. Он без слов положил на стол список контрразведки, который был дополнен в Касселе и распределен по группам, и с безразличным выражением лица указал на одно имя. Керн прочитал, вскочил и потом долго и безмолвно, с перекошенным злой усмешкой лицом ходил по комнате туда-сюда.
Я взглянул в список и сказал: — Конечно, есть разные возможности. Можно вызвать Вайгельта на дуэль. Но следует предположить, что он увильнет. Можно сообщить о нем властям из-за его вымогательства и государственной измены. Но мы не можем передавать это дело в руки буржуазных судов, если мы сами с этими судами боремся. Можно через контрразведку каким-то хитрым способом сообщить о нем, как о подозрительном лице, французам, у которых он, похоже, состоит на службе, и они уже сами уладят дело по собственному почину. Но для нас это вряд ли подлежит обсуждению. И тогда, разумеется, есть еще четвертая возможность…
Тайный самосуд
Было нетрудно уговорить Вайгельта на прогулку в горы. Сложнее уже было выманить его из ночных ресторанов мирового курорта, к которым он целеустремленно стремился, как только они попадали в его поле зрения. Поздно вечером мы отправились в обратный путь. Мы шли через Курпарк. Мне претило заранее заниматься какой-либо мрачной подготовкой, потому что я не мог относиться к этому человеку иначе, как, например, к клопу, которого нужно раздавить в подходящий момент. Поэтому Керн и я без плана и цели пошли тем путем, который представлялся нам, взяв Вайгельта в середину, и ожидали решающую секунду, не определяя ее заранее.
Молочный туман скрывал ночь. Отдельные фонари слабо светили с зеленоватым ореолом. С деревьев капало прохладой. Вайгельт, дрожа от холода, взял меня под руку и, непрерывно болтая, стремился вперед.
Темная дорога в парке, кажется, вела в пустоту. Растрепанные ветви кустов щетинисто топорщились вокруг угрожающих теней толстых деревьев. Вайгельт прижался своей рукой к моему бедру, так, что мне стало жутко. Тайный страх внезапно как пробка поднялся у меня к горлу. Во мне возникла мысль, что по людским законам предосудительно то, что неизбежно должно было случиться в тени этого часа. Возражая самому себе, я представил в уме, что мы судьи; все же, я немедленно почувствовал слабость этого аргумента. Так как мы, осознанно подчиненные только самой тесной общности, не могли искать извинений для наших действий по отношению ко всему обществу, если мы не хотели признавать волю этого общества. Черт побрал бы эти размышления. Как касалось других то, что должно было произойти здесь? Мы шагали здесь навстречу заключительному акту конфликта, который в действительности совершался только для нас. Предатель подлежит тайному самосуду. Что заставило его проиграть при игре в кости? Что заставило его втиснуться в нашу обязывающую сферу? Вот он шагал, гогоча, рядом со мной, недостойный, поверхностный, пустой, надоедливый как паразит.
Он споткнулся и тяжело повис на моей руке. Я грубо вырвал руку. Конец комедии! Что значила для нас его жизнь, если он сам только и умел, что растрачивал ее зря, шатаясь между опьянением и слабостью? В одном месте, где дорога через кусты и парк близко придвигалась к озеру, Вайгельт остановился и слушал плеск, с которым вода била по берегу. Он внезапно повернул глаза к Керну и медленно, почти жалобно, спросил его, не собираемся ли мы его бросить в озеро. Потом он начал смеяться. Керн засмеялся в ответ, потом проворчал, что это на самом деле мысль, достойная рассмотрения. Но Вайгельт уже торопливо зашагал дальше, дернув меня за руку. Скоро он снова принялся петь и горланить, радуясь эху, отражавшемуся от кустарников, бодро подпрыгивал, жаждая шнапса и девочек.
Он, казалось, сам был очарован этим предупреждением. Зная об опасности, он обманывал себя относительно ее близости. Я ощутил на мгновение сочувствие к нему. Тайные вопросы назойливо крутились у меня в голове. Но я говорил себе, что, после того, как было принято решение ликвидировать этого человека, любая мораль стала абсурдной. Резкий ветер разрывал туман около нас, нес его в волокнистых покрывалах над озером, тянул, как за веревку, облака у тонкого серпа луны этой мартовской ночи. Тени деревьев вытягивались и снова блекли. Вдали над озером сверкали огни. Громко треснула поблизости ветка и заставила Вайгельта вздрогнуть. Он пел громко, каркающим голосом, тем временем мы непреклонно шагали с двух сторон от него. Мы шагали все быстрее, мы не знали, куда вела дорога. Наконец, мы почти бежали. Автомобиль ударил нам в лицо яркой рукой своих фар, потом с треском помчался мимо за полосой деревьев. Там, должно быть, была дорога. Стекла блестели в магниево-бледном свете, темные компактные массы позволяли предположить там дома. Вайгельт пением изгонял из себя холодный страх.
Озеро протянуло свой язык до скользкой тропинки. Деревья отступали, кустарник прижимался ближе к берегу. Над водой выделялись переплетенные балки перил. Вдали блестел одинокий свет. Вайгельт начал громко декламировать. Внезапно он остановился и четко сказал, высоко подняв палец: — Ах, если девушка с красной шляпой… Но он не смог довести до конца отвратительный стишок.
Потому что Керн быстро поднял в небо кулак и с мощью молота опустил его на череп Вайгельта. Вайгельт подогнулся и молниеносно, с громким звуком покатился на землю и не двигался. Шляпа скатилась вниз по склону, и очки с дребезгом разбились о камень.
Керн смотрел на меня дикими глазами. Пальто его раздувалось на ветру. Силуэт его фигуры резко выделялся на фоне медленно движущейся воды. Я склонился над Вайгельтом. Он поднял голову, глухо клокотал, пытался подняться. Я встал возле него на колени. В его широко раскрытых глазах стояло непонимание. Он узнал меня, внезапно встал и стоял, шатаясь, прежде чем Керн смог повернуться. Вайгельт поднял руку, его кулак угрожающе повис над головой Керна. И в кулаке была короткая дубинка. Я крикнул, прыгнул на Вайгельта и схватил его за запястье. Керн повернулся. Все же, кожаная петля держала убийственный инструмент в кулаке. Вайгельт рывком освободился из моего сжимающего захвата, его рука, освободившись, взлетела вверх, тогда упругая дубинка изо всех сил ударила меня в лицо. Я почувствовал, как с хрустом сломался мой нос. Горячий и красный сок устремился мне в глаза и рот. Вслепую, я на ощупь протянул руки вперед, схватил тело, вцепился в жесткие кости, чувствуя локоть через толстую ткань пальто. Я зажал трепыхающуюся руку, инстинктивно поворачиваясь, под плечом, схватил холодную кисть, почувствовал оружие и почти осторожно сломал царапающий палец. Палец вывихнулся, кисть ослабла. — Сволочь, — кряхтел я, — ты сволочь. Вайгельт громко звал на помощь.
