Фриц Питерс - Детство с Гурджиевым. Вспоминая Гурджиева (сборник)
Когда та получила свой бокал, Гурджиев снова поблагодарил её за то, что она оказала ему честь своим присутствием, и затем сказал, что видел её много раз и знает о её здравом смысле и многочисленных достоинствах, и по этим причинам он решил ей объяснить кое-что. Он начал говорить, что, несмотря на её знания и опыт, он может держать пари, что она не может даже догадаться, кто он и откуда. Дама предположила, что он, возможно, откуда-то из России, но Гурджиев заверил её, что это не так, его заметный русский акцент – это часть маскировки. Он прибыл не только не из России, но и вообще не с этой планеты – не с Земли.
Дама никак не прокомментировала услышанное, но просто взглянула на свой бокал, на Гурджиева, на присутствующую группу и, казалось, решила мириться с его разговорами в обмен на выпивку.
Гурджиев продолжал, что прибыл с планеты, которая ей неизвестна, и вообще никому неизвестна на Земле, и эта планета называется «Каратас».
Поскольку дама продолжала молчать, Гурджиев пустился в долгие, многословные объяснения на этот раз о трудностях – для жителя планеты Каратас – связанных с жизнью на планете Земля. Одной из основных проблем для таких существ, как он, был вопрос питания, так как большая часть еды, произведённая на Земле, полностью непригодна для организмов с других планет. По этой причине для него необходимо с большими расходами и трудностями получать особую еду, ежедневно присылаемую с планеты Каратас.
Дама закончила свой напиток и собиралась уходить, судя по выражению скуки на её лице, но Гурджиев заказал ей ещё бокал и заверил, что не задержит её слишком долго и в достаточной степени компенсирует её время. Дама осталась, но по-прежнему не комментировала его очевидный взлёт фантазии. Она внимательно изучала его компаньонов, и выражение её лица ясно показывало, что она непреднамеренно связалась с группой «чокнутых».
Затем Гурджиев спросил, хотела бы она увидеть кое-что из еды, которую он ежедневно получает с Каратаса, и она пожала плечами. Он достал бумажный пакет, из которого извлёк несколько вишен. Он сказал, что хотя эта «еда» имеет некое сходство с растением, которое произрастает на планете Земля, на самом деле она сильно отличается. Дама закончила второй бокал и продолжала пристально на него смотреть.
«Не были бы вы столь великодушны и столь добры, – продолжал он, – оказать мне большую честь, попробовать этот великолепный фрукт и сказать мне, как вы его находите? На что он похож?»
Без единого слова женщина взяла две вишни с руки Гурджиева, положила их в рот и медленно съела. Она выплюнула косточки и бросила их на блюдце на столе. С нескрываемым сарказмом она пристально взглянула на него и сказала, медленно и отчётливо: «Мне кажется, это вишни». Затем она протянула руку.
Гурджиев быстро положил несколько банкнот в её руку, встал, поклонился ей ещё раз, провёл её обратно на тротуар, пожелал всего хорошего и снова поблагодарил за то, что она оказала ему большую услугу. Она бросила долгий взгляд на всех его компаньонов, пожала плечами и медленно пошла прочь, положив в карман полученные от него деньги.
Гурджиев вернулся к англичанке, улыбнулся ей и просто сказал: «То, что вы видели, и есть секрет жизни».
Англичанка бросила на него взгляд, полный отвращения, назвала его шарлатаном и ушла, после чего Гурджиев взорвался смехом и вернулся к своим писаниям. Это может показаться невообразимым, но позже в тот же день англичанка вернулась в «Кафе де ля Пэ», передала Гурджиеву чек, поблагодарила за то, что он сделал для неё и затем стала пылким последователем его «системы».
Эта история, как обычно, сопровождалась смехом, но один из присутствующих спросил, довольно серьёзно, почему такое знание – гурджиевское знание – должно быть представлено в такой странной, обходной и секретной форме, почему его нельзя сделать доступным для всех, таким образом принеся пользу всем и способствуя совершенствованию мира во всех отношениях.
Как обычно, Гурджиев не стал обсуждать свои «окольные» методы, но сделал заявление о знании.
«Также как почти все люди, вы не понимаете природу знания, – сказал он. – Знание редко, как очень хорошее французское шампанское. Его существует только определённое количество – и его невозможно увеличить. Если вы дадите каждому в мире по капле шампанского – ничего не изменится, никто этого не оценит. Но люди, которые разбираются во французском шампанском, ценят его, когда его пьют; а также у них есть деньги, чтобы его купить. Но даже если у каждого будет достаточно денег, чтобы купить подобный напиток, даже тогда они его не купят. То, что я сказал – правда. Количество знания ограничено; и восприимчивость к знанию тоже ограничена». Гурджиев отказался добавить что-то ещё, и тот человек только заметил, что он по-прежнему темнит, как и прежде.
Глава 18
Я приехал в Париж через месяц, чтобы снова увидеть Гурджиева – но за этот период я пришёл к выводу, что он заранее точно знал, что произойдёт со мной за это время. Детали не представляют особого интереса, но среди «наиболее ярких» фактов было то, что предсказанное им ухудшение было тяжёлым, меня положили в госпиталь (где, что странно, моё лечение поначалу состояло из ежедневного питья большого количества коньяка), и, конечно же, я не мог принимать лекарство Гурджиева более десяти дней. В любом случае я не беспокоился о лекарстве, потому что у меня не было на него абсолютно никакой реакции. Я продолжал делать упражнения, которые Гурджиев мне предписал и, конечно же, прошёл через «опасный» период – оценка себя и мира будто расшатала мои принципы – и в этот период предсказанное «желание смерти» было очень сильным. Моей защитой оказался скептицизм, я удивлялся тому, насколько я поддался внушению, пока был в Париже с Гурджиевым. Создавал ли я таким образом несознательно кризисы, которые были предсказаны? Даже если у этого вопроса и не было ответа, он помог мне удержаться в некотором балансе и беспристрастности, и я не был особенно заинтересован в том, чтобы найти на него ответ.
Когда я вернулся в Париж, я позвонил Гурджиеву, и он назначил мне встречу в кафе чуть позже тем же утром. Пока мы пили кофе, к нам приблизилась пожилая женщина, которая завела с Гурджиевым длительную беседу на русском языке. Я понял достаточно из их общения, чтобы утверждать, что оно в первую очередь касалось проблем здоровья, денег и сложности прокормиться в Париже в то время. Чёрный рынок процветал, и хотя продукты можно было достать, они были ужасно дороги.
В конце беседы женщина развернула газетную упаковку, достала из неё маленькую писанную маслом картину и показала её нам. Гурджиев задал ей несколько вопросов о картине: когда она её нарисовала и так далее и, в конце концов, заплатил за эту картину несколько тысяч франков. Женщина горячо его поблагодарила, и я понял, что благодаря его покупке, она могла обеспечить себя едой ещё на несколько дней.
