Дмитрий Володихин - Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок
Отсюда — очень серьезные требования к вероисповеданию самих учителей. Их должны были назначать только из православных. К малороссам, а затем и к грекам[232] выставлялось требование всесторонней проверки: нет ли в их биографии каких-либо фактов измены православию? Особое сомнение вызывали иноземцы, недавно перешедшие в православие из другой «веры». О них сказано с предельной жесткостью: «А новопросвещенным от римския веры, и люторския, и кальвинския и иных ересей приходящым в тех училищах блюстителю и учителям, ради веры нашей лучшего хранения, весьма не быти, ибо они обыкоша злохитростным образом тайно ереси своя помалу во ученики вкореняти». Если же в преподавательский состав все-таки затешется враг и начнет «…каковая подлоги толкования или подлоги ко усумнению нашея восточныя веры подлагати или… ону иным верам во всем равенстве совершенном полагати, паче же аще кто из них начнет чуждую веру римскую или ереси люторския и кальвинския и иныя какия похваляти, а нашу православную веру укаряти или каковыя порочныя на ню словеса произносити», — то да будет «извержен» из учителей и понесет иные наказания. Упорствуя, не соглашаясь покаяться, такой лжеучитель может удостоиться и сожжения, — как сообщает «Привилегия». И в этих требованиях чувствуется тяжелая рука патриарха Иоакима, опасавшегося допустить к преподаванию волков в овечьей шкуре. А может быть, и рука самого Федора Алексеевича: при всей тяге к реформам, к просвещению он чуждался религиозного вольнодумства. Любые шаги просвещения могли, по его разумению, совершаться лишь на основе непоколебленного православия. Как уже говорилось, уступок иным верам, особенно католицизму, на земле своей державы он не допускал. Открытых, явных католиков Россия тогда не любила, видя примеры жестокого гнета в отношении православных на территории ближайшего соседа — Речи Посполитой. Ну а тайных католиков опасались еще больше, чем явных: к чему они скрывают свою истинную сущность?
«Привилегия» составлена от имени Федора Алексеевича. Оставалось лишь доработать ее и придать ей характер государева указа.
Но… государь Федор Алексеевич скончался, не успев окончательно утвердить «Привилегию». Возможно, с монаршей точки зрения, она нуждалась в доделках или даже коренной переработке. Нет никакой возможности определить степень согласия царя с содержанием «Привилегии». Бог весть, допустил бы он создание подобного трибунала по духовным делам. Одно дело — Академия, славное начинание, и совсем другое — религиозная полиция. Ясно одно: общее направление документа совпадало с чаяниями русского монарха. Хотя бы в той части, где говорилось об учебном процессе.
В любом случае для Медведева и «латинствующих» смерть царя — страшный удар. Величественные планы рухнули в одночасье! «Привилегия» не получила практической силы даже в самых бесспорных ее предложениях…
Им оставалось уповать на благоволение преемницы Федора Алексеевича.
И Сильвестр Медведев деятельно поддержал царевну Софью, ставшую после кончины Федора Алексеевича правительницей России. Именно она руководила страной из-за спины малолетнего царя Петра и хворого царя Ивана. Доброе отношение со стороны Софьи обеспечивало Заиконоспасской школе прочное положение. Быть бы Медведеву главой русской Академии! Он желал этого и энергично добивался. В январе 1685 года он подал «Привилегию» Софье, снабдив ее малохудожественными виршами собственного сочинения:
Пресветлая дщерь пресветлаго царя,
Многих царств и княжеств, и земель государя,
Благоверная велия царевна
Премудра Софиа Алексиевна,
От Пресвятыя Троицы возлюблена,
Ея святыми дары одаренна.
По имени ти жизнь твою ведеши,
Дивная рчеши, мудрая дееши
Слично Софии выну мудрой житии,
Да вещь с именем точна может бытии…
Сама ты Богом самем умудрена,
Премудростию свыше предпочтена.
Яже мудрость тя учит божественным,
Сущым духовным вышеестественным.
Елико небо земли удаленно,
И паче ся светло еси украшено:
Толико мудрость, юже небо родит,
Земную светом правды превосходит.
И паче земли, коль небо велико,
Мудрость небесна надземну толико,
Ею же царство правящи труди шея,
И тою Россы просветити тщишься… и т. п.
Торопился человек…
Но появление в Москве двух столпов греческого «формата» в просвещении — братьев Иоанникия и Софрония Лихудов — дало противоположной «партии» решительный перевес. Патриарх Иоаким поддержал их. А такая поддержка решала очень многое не только с духовной, но и с политической точки зрения.
Царевна Софья правила страной, но ее положение оставалось неустойчивым: в любой момент какая-нибудь мощная аристократическая группировка именем одного из братьев могла силой отобрать у нее бразды правления. Стоит ли ссориться с патриархом, имея под ногами столь зыбкую почву? Пышная лесть Сильвестра Медведева не могла перевесить гораздо более веские доводы политического свойства.
Лихудам досталось право объединить московские школы и создать Академию.
Ученик Симеона Полоцкого потерпел полное поражение. Поданная Софье «Привилегия» не получила никакого значения, помимо чисто теоретического. Школа Медведева протянула до 1687 года, а затем Лихудам досталась не только его мечта, но и его ученики…
* * *Итак, весной 1685 года в Москву прибыли ученые греки братья Иоанникий и Софроний Лихуды. При поддержке правительства они открыли еще одну школу — в Богоявленском монастыре.
Позднее под их руководство передали семь лучших учеников Типографской школы. Потом эти два учебных заведения оказались слиты воедино. Зимой 1687/88 года тимофеевское училище прекратило свое существование, а часть его воспитанников продолжила получать образование у Лихудов.
«Выходцы» из Типографской школы с первых шагов лихудовского училища составляли его ядро, наиболее подготовленный материал для дальнейшего совершенствования в науках. По словам того же Б.Л. Фонкича, «уровень преподавания в Типографской школе был, по-видимому, высок. В научной литературе встречаются указания на то, что Николай Семенной, Федор Поликарпов и Алексей Кириллов, проучившись у Лихудов всего два года, оказались в состоянии за очень короткий срок перевести с греческого языка на русский большое и сложное богословское сочинение своих учителей — "Акос". При этом, однако, упускают из виду, что до того, как названные воспитанники Академии попали туда, они в течение четырех лет обучались в Типографской школе, где, по-видимому, прошли полный курс среднего учебного заведения и настолько овладели греческим языком, что смогли сразу же продолжить занятию у Лихудов, которые по прибытии в Москву совсем не знали русского языка»[233]. Остается добавить: в Типографской школе ученики Тимофея могли взойти на несколько более высокую ступень, нежели выпускники среднего учебного заведения. Благодаря наличию в библиотеки книг по философии и богословию, а также в беседах с ректором и самостоятельными усилиями они, видимо, в какой-то степени освоили предметы высшей школы.
