Сергей Марков - Блудницы и диктаторы Габриеля Гарсия Маркеса. Неофициальная биография писателя
— Да, я присутствовал на стадионе во время «Правосудия Свободы», — сказал Гильен. — Судили врага народа полковника Бланко, приспешника диктатора Батисты. У него были руки по локоть в крови! И его приговорили к высшей мере наказания! Его судили по закону! — прокричал Гильен.
— …И было что-то потрясающе величественное, древнеримское!.. — перебирая гитарные струны, вспоминал тровадор «пронзительный и нежный», как его называли критики, Пабло Миланес, не способный обидеть и мухи.
— …Я был студентом и репортаж о «Правосудии Свободы» был одним из моих первых, — рассказывал Роландо Бетанкур. — Полный стадион, толпились в проходах. В виновности полковника никто не сомневался, привели свидетельства очевидцев и жертв его карательных операций… Конечно, некоторые отступления от закона революционным трибуналом имели место. Но время какое! Лично я с Маркесом не встречался, но помню его. И суд над полковником, конечно, произвёл на него впечатление. Ты знаешь, что первый вариант его «Осени Патриарха» строился на монологе диктатора во время суда над ним на переполненном стадионе? А как именно всё было тогда у нас на стадионе, нюансы я не помню, старик!..
Оставалось надеяться на память престарелой блудницы.
— Что касается «Ривьеры», — вспоминала мама Роса, когда мы сидели с ней в баре у бассейна отеля, — то я здесь часто работала. Ты знаешь, конечно, что построена была наша «Ривьера» на деньги итало-американской мафии? Смотрел фильм «Крёстный отец-II» с моим любимым Ал Пачино? Сам фильм снимали в Санто-Доминго, потому что с Фиделем не договорились бы, но дело происходит у нас, в Гаване…
— А что же Маркес и приехавшие журналисты? — пододвигал я её ближе к теме.
— Хорошо помню, когда приехали журналисты, и был приём здесь же, вокруг бассейна. Вот там стоял стол с напитками и там, в углу, под пальмой. Звучали песни наших дореволюционных звёзд — Бени Море, Селии Крус, Ла Лупе… И пришла жена полковника Соса Бланко с дочкой. Стала просить подписать письмо в защиту полковника, мол, сам он ни в чём не виноват, выполнял приказ, пытая и расстреливая крестьян, которые поддерживали Фиделя, Камило и Че в горах. Ну, женщина она видная была, да и дочурка прелесть, куколка, а журналисты весь день выпивали, куда ни приедут — за революцию, свободу, равенство и братство… Короче, подписали письмо, я ей помогала уговаривать. И Маркес подписал. Хотя нет, кажется, подписывали они уже потом, просили пересмотреть решение суда… Впрочем, какая разница? Полковника приговорили и казнили.
— Прямо на стадионе?
— А ты как думал? Не церемонились. На глазах у всех, чтобы знали! Там была целая дюжина судей и как только приговорили, а это было вернее, чем быка убивают на корриде-де-торос, — он стоял в наручниках, каждый из судей достал пистолет и выстрелил в полковника, только в голову две или три пули…
Я усомнился, что было всё именно так. Тем более что вскоре после её леденящего кровь рассказа у бассейна отеля «Ривьера», весной 1980 года, когда Фиделю надоели очередные наезды буржуазной прессы по поводу отсутствия свобод на Кубе и он решил открыть на ночь границу для желающих бежать, мама Роса эмигрировала, уплыла из Гаваны на какой-то барке в США вместе с другими так называемыми gusanos — червями.
Я специально пошёл на бокс, чтобы посидеть на трибуне среди кубинцев, представить, как всё было тогда, в январе 1959-го. И, глядя на орущих, беснующихся, но дружелюбных болельщиков, верил и не верил.
Сам Маркес во время моего краткого интервью с ним в гаванском «Доме Америк» сказал, что Куба сразу «угодила в сердце», стала любовью с первого взгляда, так и сказал: «Куба, любовь моя!», будто процитировал наш советский шлягер 60-х годов. Рассказывал о Гаване той поры — «городе контрастов», о нищих и проститутках на улицах и богатеях в клубах и ресторанах. Но ни словом не обмолвился о «Правосудии Свободы». И в своём очерке «Не приходит на ум ни один заголовок», опубликованном в журнале «Каса де лас Америкас» (1977), посвящённом тому его первому приезду в январе 1959-го, Маркес живописно, остроумно описывает Кубу, Гавану, события, людей… Но не упоминает о процессе, ради которого был приглашён.
«Произошедшее тогда на стадионе в Гаване у Габо вызвало содрогание», — вспоминал Плинио Мендоса. Проведя ещё пару дней в гаванской «Ривьере», попытавшись взять интервью у Хемингуэя, они вернулись в Каракас.
Двадцать лет спустя Маркес, будучи в СССР, рассказывал об истории создания романа «Осень Патриарха» и так вспоминал гаванское «Правосудие Свободы»:
«Я давно обдумывал книгу о диктаторе. Предполагалось, что это будет его жизнь, рассказанная им самим, когда его судят. Эту мысль подал мне суд над Сосой Бланко в Гаване. Я думаю, что сегодня такой суд уже не мог бы повториться, такого кубинская революция уже не сделала бы. Но тогда они это сделали — сделали и всё. Это произошло сразу же после революции, когда были созданы народные революционные суды. Надо было вершить революционное правосудие. Кубинская революция, наверное, единственная в истории человечества, в ходе которой народ никого не казнил, когда толпа не высыпала на улицу собственноручно вершить правосудие. Но ведь были военные преступники, и их надо было казнить по приговору народного суда, чтобы не говорили, что устраивают кровавую баню. И тогда кубинская революция решилась на особое дело — на дело батистовского генерала Сосы Бланко, который применял политику выжженной земли по отношению к мирному населению… Это было одно из самых страшных зрелищ, какое я помню. Его судили на стадионе. Он вместе с прокурором, с обвинителем, вместе со всем составом суда находился в центре стадиона. А вокруг — телетайпы американских газет и агентств, связанные прямым проводом с Соединёнными Штатами, которые транслировали всё, что там происходило. Трибуны были набиты битком, как во время боксёрских матчей за титул чемпиона мира. Вокруг стадиона продавали напитки и еду, жареное-пареное, и проститутки прогуливались взад-вперёд, предлагая себя, и их услугами активно пользовались… Было как на ярмарке, настоящее гулянье… Суд начался в семь вечера, а закончился в шесть утра, и обвиняемый был приговорён к смерти. Без сомнения, были доказаны все зверские преступления, которые совершил этот человек, потому что туда собрали всех оставшихся в живых и родственников убитых. Всю ночь они шли и шли. Целый парад женщин в чёрном прошёл перед нами, казалось, всё было хорошо подготовлено, но на самом деле никакого сценария не было. И всё это было страшно. Страшно, что такое могло происходить с человеческим существом. На меня та ночь произвела ошеломляющее впечатление, я сидел не шелохнувшись, не пропустил ни слова. Когда зачитывали смертный приговор, я находился напротив Бланко вместе с фотографами. На лице у него не дрогнул ни один мускул. Он стоя выслушал приговор, и лишь в тот момент, когда сказали „к смерти“, у него чуть задрожали колени».
