Генри Харрер - Семь лет в Тибете
Дурные приметы продолжали появляться повсюду. Матери рожали уродов. Однажды утром капитель с одной из каменных колони у основания Поталы нашли лежащей на земле в груде обломков. Напрасно правительство посылало монахов отгонять молитвами злых духов от тех мест, где происходили столь зловещие события: кошмар продолжался. А когда однажды из горгульи на соборе потекла вода, население Лхасы охватил ужас. Наверняка всем этим явлениям имелось разумное объяснение, но суеверия тибетцев – суть их национального характера. Конечно, плохие приметы деморализовывали народ, зато хорошие наполняли силой и уверенностью.
Далай– ламу подробно информировали о недобрых предзнаменованиях. Суеверный, как любой тибетец, он неизменно спрашивал мое мнение о происходящем. Темы для разговора не иссякали, и в урок мы не укладывались. Фактически Кун-дун проводил со мной все свое свободное время, и не многие догадывались, что юноша тратит его на дальнейшее образование. Он строго придерживался программы, жадно внимал мне, но, хотя и со скрытым огорчением, заканчивал занятия всегда вовремя: ведь учитель религиозных предметов обычно уже ждал его в соседнем павильоне.
Однажды мне представился случай понять, какое значение далай-лама придавал нашим занятиям. В тот день планировалось множество церемоний. Думая, что в Норбулингка меня уже не позовут, я решил прогуляться с друзьями по одному из холмов за городом, но попросил слугу подать мне сигнал зеркальцем, если далай-лама захочет меня видеть. В назначенный час я заметил сигнал и опрометью бросился обратно в Лхасу. Слуга уже ждал меня с оседланной лошадью, но я опоздал-таки на целых десять минут. Бог-Король выбежал мне навстречу и, взяв за обе руки, воскликнул: «Где ты был? Я так долго тебя ждал, Генрих!» Мне пришлось просить прощения. Зато я понял, как много для мальчика значили наши встречи.
В тот день его посещали мать и младший брат. Они посмотрели один из восьмидесяти фильмов далай-ламы. Мне было очень интересно наблюдать за общением матери и сына. Я знал: с момента признания в ребенке реинкарнированого Будды семья теряла права на него. Визит родственников считался официальным, по случаю которого они надевали лучшие одежды и украшения. Уходя, мать поклонилась сыну, а он возложил руку ей на голову в знак благословения. Этот жест служил доказательством весьма теплых взаимоотношений между ними, ибо Кундун благословил ее не официально – возложением обеих рук, как монахов или высоких чиновников, а словно бы интимно.
Когда мы занимались, нас редко беспокоили. Но вдруг вошел телохранитель. Огромный парень трижды бросился на землю перед своим королем, задержал дыхание, как полагалось по этикету, и передал важное письмо. Потом удалился из комнаты, пятясь назад, и тихо закрыл дверь за собой. Надо признаться, в подобные моменты я всегда смущался, осознавая, насколько грубо сам нарушаю протокол.
Упомянутое письмо прислал старший брат далай-ламы, настоятель монастыря Кумбум в китайской провинции Чингай. Красные уже хозяйничали там вовсю и надеялись склонить Живого Будду на свою сторону с помощью брата, Тагцела Римпоче. В письме сообщалось, что Тагцел направляется в Лхасу.
В тот же день я навестил семью далай-ламы. Его мать пожурила меня за сегодняшнее опоздание. Она любила сына и замечала, насколько нетерпеливо он обычно ожидает моего прихода. Я постарался оправдаться. Прощаясь, женщина наказала мне никогда не забывать о фактическом отсутствии у ее сына времени на удовольствия. Лично убедившись в огромном значении наших занятий для далай-ламы, она впоследствии решительно пресекала попытки монахов помешать моим встречам с юношей. Через несколько месяцев вся Лхаса знала, куда я скачу в полдень, и благоговейно провожала глазами.
Однажды за мной, проходившим через желтые ворота во Внутренний сад, наблюдал из своего маленького окошка далай-лама, и на нем были очки. Я удивился: раньше он их никогда не носил. В ответ на мой вопрос Кундун пожаловался па возникшие в последнее время трудности со зрением. Очки Богу-Королю достал брат через Индийское представительство. Возможно, юноша испортил глаза еще в детском возрасте, часами рассматривая Лхасу в телескоп. От постоянного чтения и занятий в полумраке Поталы зрение тоже не становилось лучше.
На сей раз поверх монашеской робы далай-лама надел красный жакет. Его он сам раскроил, чем очень гордился, однако пользовался обновой только во время отдыха. Главным ее достоинством были карманы. Они отсутствовали на любом тибетском костюме, но Живой Будда видел их в иллюстрированных журналах и на моих пиджаках. Карманы его очаровали, он понял, сколь они полезны, и вот обзавелся ими. Теперь, подобно каждому четырнадцатилетнему мальчишке, Бог-Король мог носить с собой перочинный нож, отвертку, сладости и прочее. Цветные карандаши и авторучки отныне тоже расположились в его карманах, и, несомненно, он был первым далай-ламой, получавшим удовольствие от подобных вещей.
Еще Кундун любил возиться со своей коллекцией наручных и настенных часов, некоторые из которых достались ему в наследство от тринадцатого далай-ламы. Особенно мой ученик любил «Омегу» с календарем, приобретенную им лично на собственные средства. До достижения совершеннолетия Живой Будда распоряжался только деньгами, оставленными у трона в качестве подношений. Потом сокровищницы Поталы и Драгоценного сада распахивались перед правителем Тибета, и он становился самым богатым человеком в мире.
Глава 16. НАШЕСТВИЕ НА ТИБЕТ
В народе стали часто звучать требования официально объявить о совершеннолетии далай-ламы, не дожидаясь, пока он достигнет нужного возраста. Стоя на пороге войны, люди желали видеть на троне молодого самодержца, больше не доверяя судьбу страны коррумпированной и непопулярной клике, окружавшей регента.
Примерно тогда в Лхасе случилось нечто невероятное. Однажды утром я увидел на стенах вдоль улицы, ведущей в Норбулингка, надписи: «Отдайте власть далай-ламе». За лозунгом следовал ряд обвинений в адрес фаворитов регента. Естественно, мы обсуждали происшествие на следующей встрече с его святейшеством. Он уже слышал о нем от брата и считал делом рук монахов Сера. Далай-лама отнюдь не радовался такому повороту событий, не чувствуя себя достаточно взрослым, чтобы занять трон. Он хотел еще многому научиться и уделял основное внимание выполнению нашей учебной программы, не придавая большого значения политическим интригам. Кундун очень боялся отстать по уровню знаний от одногодок из западных школ, прослыть в Европе отсталым тибетцем. Я постарался успокоить его. Надо отметить, комплексом неполноценности страдал не только далай-лама. Тибетцы часто говорили: «Мы ничего не знаем, мы такие глупые!» Но сами эти слова свидетельствовали об обратном. Жители высокогорного края отнюдь не являлись недалекими людьми, просто путали понятия «образование» и «интеллект».
