Александр Лацис - Почему плакал Пушкин?
Письма Дантеса не сходятся с его поведением. На словах «секретничает», на деле шумит по всему Петербургу. В одном и том же письме умоляет не допытываться – кто «Она», – и через пару строк торопится внятно подсказать ее имя.
Противоречий нет – если признать, что мнимая секретность служила лишь способом привлечь общее внимание. Противоречий нет, если предположить, что обстоятельства, приведшие к дуэли, создавались и разглашались предумышленно, планомерно. И не придется ли письма считать таящейся в засаде уликой?
Есть одна-две фразы, до того непонятные, что начинает казаться: только Дантес и только Геккерн могут объяснить, о чем идет речь.
«Я снова повторяю: ни слова Broge (или Brage?), потому что он состоит в переписке с Петербургом и довольно одного намека его супруге, чтоб погубить нас обоих!»
Слова, заключенные в скобки, принадлежат А. Труайя. Пушкинисты по сию пору не договорились – кто же тут, в скобках, и рядом со скобками, имеется в виду? Не входя в подробности, напомню, что поочередно выдвигались и справедливо отвергались граф Поццо ди Борго, Борх, граф Брольо. Однако жена последнего проживала не в Петербурге, а в Москве.
Предполагаю, что неразборчиво и сокращенно записанную фамилию надлежит читать по-русски. «Брозу». Полностью – Брозину.
Лет двадцать назад бывший флигель-адъютант сбежал в Париж, увезя с собой тогдашнюю лучшую подругу императора Александра I, Нарышкину. Ныне Нарышкина продолжает оставаться фактической супругой Брозина и формально – Нарышкина. Таким образом, выясняется, почему именно Нарышкин в пасквильном дипломе объявляется главой ордена рогоносцев: он не просто рогоносец, он дважды рогоносец.
Не эта ли подробность кроется за заявлением Пушкина? Он убежден, что автор диплома – иностранец, а на чем основано его убеждение – говорить отказывается.
Только иностранец, не знающий скандалов давних времен, мог не понять, что возникает побочное толкование диплома.
Если Пушкин равен Нарышкину, то Дантес равен Брозину, а кто равен царю Александру? Царь Николай!
Никто из возможных заказчиков травли Пушкина, будь то чета Нессельроде или графиня Орлова вкупе с архимандритом Фотием, ни военный министр граф Чернышев ни в каком подтексте не могли себе позволить столь опасные намеки.
Могло ли подобное толкование придти на ум Пушкину?
Обязательно и мгновенно. Посылая князю Вяземскому «Гавриилиаду», Пушкин сопроводил стихи припиской: «я стал придворным…»
Чем придворным? Подставьте любое слово: хроникером. Летописцем. Наконец, иронически – одописцем.
Потомки утратили ключ к поэме. Ее главная мишень – не религия, а придворные нравы. Архангел Гавриил – всего лишь псевдоним флигельадьютанта Брозина.
Мы еще не знаем – что раньше задумано? «Письма Дантеса» или диплом? Но у нас – и у Пушкина – есть право предполагать, что автор сюжета – один и тот же человек.
С тех пор минуло немало лет. Сменилось немало поколений пушкинистов. И кто несдержанные игры воображения ввел в солидный научный оборот?
Специалист весьма почтенный, М. А. Цявловский:
«…Ответное чувство Наталии Николаевны к Дантесу теперь тоже не может подвергаться никакому сомнению. То, что биографы Пушкина высказывали как предположение, теперь несомненный факт».
В письмах в избытке литературная бутафория. Слог весьма ровный, гладкий, хотя несколько безличный, нейтрально-книжный, «переживаниям» посвящена не одна страница. Следовало ожидать, что у автора окажется склонность к литературным занятиям.
Однако Дантес не стал писателем. Личность реального Дантеса не вяжется с набросанным портретом пылкого и безрассудного француза. То был человек делового склада, озабоченный исключительно карьерой и процветанием. Отнюдь не Ловелас, не Дон-Жуан, «…на самом деле был сух, корыстолюбив и расчетлив» – так определяет его Ю. Лотман в биографическом повествовании о Пушкине.
Да и французом Дантеса можно именовать лишь условно. Мать – полностью немка. Отец – немец наполовину.
Известный пушкинист Д. Благой трактовку, предложенную Труайя, решительно отверг.
«…Ничего существенного новая биография, написанная к тому же порой в несколько бульварном тоне, собой не представляет».
Но подкрепление оценок, но их предпосылки Д. Благой столь же безоговорочно принял.
«Труайя удалось познакомиться в семейном архиве Геккернов с двумя интимными письмами Дантеса… Сомневаться в искренности в данный момент порыва Дантеса… не приходится. Ведь у него не было никаких оснований придумывать все это в письме, предназначенном только для Геккерна».
При всем уважении к авторитетам, попробуем судить логически.
В известной книге «Портреты заговорили» Н. А. Раевский на многое посмотрел свежим взглядом. Но относительно писем присоединился к привычным суждениям.
«В данное время мы располагаем первоклассной важности документами, которые вносят полную ясность в вопрос об отношениях Пушкиной и Дантеса. Подлинность их не подлежит сомнению».
Наперекор устоявшимся мнениям выступили И. Ободовская и М. Дементьев.
«… Дантес говорит Геккерну о своей любви к Пушкиной как о чем-то новом, Геккерну якобы совершенно неизвестном… это вызывает недоумение, так как Дантес начал ухаживать за женой поэта гораздо раньше, еще в 1835 году… Можно предположить, что письма были написаны Дантесом много позднее и оставлены среди бумаг для “оправдания” перед потомством».
Копилку недоуменных вопросов пополнил ленинградский писатель С. Б. Ласкин.
«Можно без преувеличения сказать: письма Дантеса самый тягостный обвинительный документ против Натальи Николаевны, если в обоих этих письмах говорится о ней».
С. Б. Ласкин выдвинул версию, которую, к сожалению, не сумел сколько-нибудь связно обосновать. Он предположил, что в письмах идет речь не о Натали, а об Идалии Полетике.
Построения С. Б. Ласкина были без труда разбиты. Тем не менее Агния Кузнецова сочла возможным принять во внимание, казалось бы, несостоятельные высказывания.
«Но полно, было ли признание Натальи Николаевны ему, Дантесу, в своей любви, если действительно письма эти написаны о ней?… Не выдал ли Дантес в письме к своему приемному отцу желаемое за сбывшееся?»
Однако сторонники прежней, от Цявловского идущей трактовки, что называется, бровью не повели. В 1984 году появилось новое издание труда В. Вересаева «Пушкин в жизни». Составители прибавили раздел «Дополнения», куда включили «только самое основное… из новооткрытых сведений».
