Карин Мюллер - Год в поисках "Ва". История одной неудавшейся попытки стать настоящей японкой
Они охотно отвечают на мои дотошные расспросы. Самых робких поощряют принять участие в разговоре, следят, чтобы никому не было скучно. Всего 2 дня назад они были незнакомыми людьми, теперь же у них образовалась компания.
Среди них есть одна женщина лет 45 — школьная учительница. Она выучила сотни детей, но своих у нее никогда не было.
«Внутри меня огромная пустота», — признается она и надеется, что путешествие заполнит этот вакуум. Напротив меня сидит женщина, которая молилась святому Кобо и таким образом излечилась от болезни пищеварительной системы. Теперь она приехала, чтобы поблагодарить святого. Муж остался дома: он вообще не верил, что она когда-либо была больна. Она хочет с ним развестись и ждет знака от Кобо.
В группе всего двое мужчин. Один из них совершает паломничество, чтобы таким образом извиниться перед женой за то, что все эти годы уделял семье мало внимания.
«Наверняка ей приятно было услышать об этом», — вежливо говорю я.
Он опускает голову. «Она умерла от рака в августе прошлого года. А мне больше ничего не осталось».
Женщина за соседним столиком носит с собой маленькую урну с прахом мужа. Вернувшись домой, она развеет его в саду, где он каждую осень сажал свои любимые нарциссы. Рядом со вдовой — молодая женщина, которая носит с собой дневник деда. Он тоже путешествовал по этой тропе, только 20 лет назад.
Все эти люди провели вместе всего 48 часов, а уже знают друг о друге почти все. Сидят рядом в автобусе, едят одну и ту же пищу, вместе купаются, спят в одной комнате, носят одинаковую одежду и снимают друг друга своими фотоаппаратами. И эта жизнь большой общиной, где каждый шаг совершается вместе и известен заранее, совсем никого не раздражает, как не раздражает монахов дребезжание колокола в 4:30 утра.
За 2 недели я обхожу 23 храма Токусимы — префектуры, на территории которой, по преданию, должно произойти духовное пробуждение паломников. Следующий этап — префектура Коти — посвящен дисциплине. Храмы разбросаны на достаточно большом расстоянии друг от друга, тропа идет зигзагом вдоль обрывистых мысов и безлюдных пляжей с черным песком. Температура нередко опускается ниже нуля, а дождь идет не прекращаясь. И как я ни пытаюсь сосредоточиться на просветлении, в голове одни транспортные проблемы, мысли о деньгах, пройденных километрах и о том, остались ли у меня сухие носки.
Вообще-то, 88 храмов вдоль тропы символизируют многообразие буддистских греков. В каждом храме происходит символическое избавление от того или иного порока. По идее, избавившись от 23 пороков, я должна была уже почувствовать легкость и жизнерадостность, но вместо этого в голове сплошная каша.
Как-то вечером захожу в маленькую деревушку, приютившуюся в расселине на берегу. Воздух здесь пахнет рыбой и водорослями, лодки, привязанные у причала, издают скрип, напоминающий крики дельфинов. Над головой парят чайки, а с парома доносится тихая музыка. В сумерках из маслянистой воды выпрыгивают рыбы, оставляя за собой радужные круги, которые постепенно рассеиваются.
У самого берега стоит маленькая гостиница. В дом ведет крутая лестница, а самые большие тапочки в коридоре оказываются малы на 3 размера. В душе нет горячей воды, приходится выгребать ее из ванной. Со стен слезают длинные полоски краски, точно эвкалипт сбрасывает кору. На террасе горит грязная лампочка, стены покрыты вековым слоем сажи, футон набит сухими жуками, которые при встряхивании противно гремят. Хозяйка гостиницы говорит на диалекте, который можно понять, лишь если вам не меньше 70 лет и вы выросли в глухой деревне на Сикоку. Она глуха, как статуя Будды, и ничего не видит без очков.
«Мне семьдесят семь лет», — с гордостью сообщает она. Ее муж был рыбаком и уже 10 лет как отошел в мир иной. Он чинил лодочный мотор и потерял средний палец: ободрал все мясо до кости. Как ни просил он врачей почистить кость и прикрепить палец обратно проволокой, они так и не решились. Видимо, у них совсем не было чувства юмора: отдать отрезанный палец и то еле согласились. Муж хранил его в банке на кухне и говорил, что возьмет его с собой в следующую жизнь. В конце концов жена заставила его убрать банку в чулан: она распугивала клиентов.
У нее двое детей, но они переехали в город: сперва в Окаяму, потом в Осаку и Токио. Домой наведываются редко. Она протирает пыльные пластиковые цветы, которыми заставлена вся комната. Они напоминают ей о семье, когда дети были еще маленькими. Тогда она каждый день покупала на рынке свежие цветы. Ей хотелось, чтобы дети полюбили природу, она надеялась, что когда они подрастут, то останутся на острове и скрасят ее старость.
«А вы замужем?» — вдруг спрашивает она.
«Нет, — отвечаю я, но тут вспоминаю, в какой я стране. — Пока нет».
«Сколько лет вы уже живете в Японии? Три? Четыре?» Услышав такой комплимент, я прощаю ей все, даже облезлую краску, которая падала мне на голову, пока я сидела в ванной.
«Вы сильная, как мужчина!»
Я прощаю ей и ужин, на 98 % состоящий из риса с тоненьким ломтиком яйца.
«А весите вы, наверное, килограммов сорок пять?»
Да она, должно быть, совсем ничего не видит. Прощаю футон со свалявшейся соломой и туалет, который не смывается. В мисо-супе плавают кусочки пенопласта и непонятного зеленого пластика. Но мне все равно. Говорю хозяйке, что она выглядит не старше 50. Она кладет мне добавку маринованной капусты.
«А вам сколько лет? — спрашивает она. — Двадцать пять?»
С этими словами я прощаю ей абсолютно все и оставляю огромные чаевые. Она бежит за мной по лестнице, пытаясь всучить их обратно.
В комнате вытряхиваю из футона скелеты насекомых, пытаюсь найти край подушки, где не было бы пятна, и, отчаявшись, ложусь спать. Сквозь глубокую темную пелену сна чувствую, как что-то жалит меня во внутреннее бедро, как иголочка кактуса. Я потираю место укола, но тут же чувствую второй — на этот раз ощущение такое, будто я села на канцелярскую кнопку. Я вскакиваю в постели, а эта тварь кусает меня в третий раз, как будто под кожу вогнали дюймовый раскаленный гвоздь. Даже в темноте я вижу гигантскую сороконожку шириной в мой палец и длиной с шариковую ручку. Клыки крепко вонзились мне в кожу и совершают движения на манер отвертки, пытаясь проникнуть глубже. Я прихлопываю зверюгу, но лишь после второго удара она соскальзывает на покрывало и стремительно исчезает в складках.
Бегу вниз. Бабуля крепко спит рядом с орущим телевизором Я зову ее, постепенно повышая голос. Нога пульсирует и немеет. Наконец бабуля просыпается. Я слишком поздно понимаю, что не знаю, как по-японски «сороконожка», и пытаюсь нарисовать насекомое на ладони.
