Валерий Могильницкий - Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага (сборник)
Скажу откровенно: мне самому было интересно изучать новый документ. И не написать о нем я не мог, ибо с большим почтением отношусь к писателю Александру Солженицыну, впервые открывшему нам запретную до недавнего времени лагерную тему.
У меня дома на книжной полке хранится семитомник писателя, и я много раз перечитывал его. Какая глыба знаний, переживаний, глубокого проникновения в жизнь зэков! Такие книги мог написать только человек, который сам прошел сквозь ад сталинизма. Как раз новый документ, найденный в архиве, и рассказывал мне об этом.
Из него я узнал, что капитан Александр Солженицын, кавалер двух боевых орденов, был арестован 9 февраля 1945 года, когда война шла к концу. В карточке политзаключенного значилось, что Солженицын осужден Особым совещанием НКВД СССР 7 июля 1945 года сроком на 8 лет. Ему были вменены «антисоветская агитация и попытка создать антисоветскую организацию». Начались его скитания по тюрьмам и ссылкам ГУЛАГа…
В Караганду Александр Исаевич был доставлен 8 августа 1950 года из Бутырской тюрьмы. В тот же день его определяют в 9-е лагерное отделение Степлага МВД СССР. Согласно инструкциям, на новичка заводится карточка. В ней фиксируется все. Образование — высшее, специальность — «преподаватель-математик». Окончил в Ростове-на-Дону среднюю школу, а в 1941 году — физмат Ростовского университета имени В.М. Молотова.
Из Караганды Солженицына направляют в Экибастузский особлаг. Позже Александр Исаевич в своей книге «Архипелаг ГУЛАГ» напишет:
«Это откровенная душегубка, но, в традиции ГУЛАГа, растянутая во времени — чтоб обреченным мучиться дольше и перед смертью еще поработать».
В Экибастузском лагере Солженицын работал каменщиком, строил тюрьму. По этому поводу он написал такие стихи:
Вот я — каменщик.
Как у поэта сложено,
Я из камня дикого кладу
тюрьму.
Но вокруг не город. Зона.
Огорожено.
В чистом небе коршун реет
настороженно.
Ветер по степи! И нет в степи
прохожего,
Чтоб спросить меня: кладу —
кому?
Здесь заключенные выбрали Солженицына своим бригадиром — по тем временам редкий случай. А все дело в том, что Александр Исаевич тепло относился к людям, поддерживал их сердечными словами. В своей книге он вспоминает о товарищах по бригаде — Володе Гершуни, Иване Спасском, Анатолии Силине, венгре Яноше Рожаше… Надо сказать, Янош взялся за изучение русского языка не без влияния Солженицына — тот дал ему Толковый словарь Даля. Затем последовало приобщение к книгам Льва Толстого, Гоголя, Грибоедова, Лермонтова. Янош Рожаш станет писателем, автором книги «Горькая молодость». Он пришлет Солженицыну из маленького венгерского городка Надьканиж письмо, в котором будет сказано:
«Ты не угадаешь, как я тоскую безгласно о многом. Ведь девять лет моей судьбы совпадали с вашими. Пропою вполголоса: „Вот мчится тройка удалая“ — и так больно становится, что дальше петь нет сил».
Из карточки политзаключенного можно узнать, что Солженицын пробыл в Степлаге до конца определенного ему Особым совещанием срока, то есть до 9 февраля 1953 года. Он назовет Степлаг «особым лагерем уничтожения». Солженицын вспоминает, что здесь по отношению к провинившимся применялись никелированные наручники, массовый выпуск которых был налажен в Советском Союзе к 35-летию Октябрьской революции. «Секрет» тюремной «игрушки» состоял в том, что в наручники была вделана металлическая пластинка с зубчиками, они впивались в тело, вызывая острую боль. Степлаг уничтожал не только физически. Здесь фамилию заключенного заменяли цифрой. Вновь поступающему надевали на шею веревку с дощечкой, на которой значился его номер. В карточке политзаключенного Солженицына есть фотография, которую невозможно рассматривать спокойно. Писатель изображен с дощечкой под номером.
В феврале 1953 года Солженицын был направлен в ссылку в Сталинский район Джамбулской области. Навечно. «За восемь лет тюрем и лагерей не слышал я слова доброго о ссылке ни от кого, побывавшего в ней», — вспоминает он.
Под гласным надзором он хлебнул в ссылке немало горя. Долго не мог устроиться в школу учителем, жил в скверных условиях почти разбитой избы, болел… Но началась «хрущевская оттепель». «Вечная ссылка», слава Богу, закончилась. В феврале 1957-го писатель был реабилитирован.
Это было время больших ожиданий и надежд, и оживала пресса, литература. В тот 1957 год я окончил среднюю школу и поступил на факультет журналистики Львовского государственного университета имени Ивана Франко. Где-то в 1960 году я написал стихи:
В жизнь вступая, предполагаю, —
Ходит с любовью рядом беда.
Я этот мир не отвергаю,
Всем я желаю только добра.
Может быть, встречу айсберги тяжкие,
Ветер постылый, колючий венец.
Что ж! Наши деды видели страшные
Годы, где лился смертельный свинец.
Годы, где правили власти «великие»,
Где всех давила тюрем рука.
О! Ты, житуха, была сероликая,
Да и сейчас ты отнюдь не легка.
Но поднимаются други отличные.
Свет пробивают сквозь Сталина гниль.
Все потянулись опять к заграничному,
Робы, фуфайки сдавая в утиль.
Пали судилища Берии черные.
Нас омывает свободы роса.
Харкают кровью политзаключенные,
Но и они уж глядят в небеса.
Я привожу эти стихи специально, ибо, мне думается, в них хорошо передается атмосфера тех дней. И в 1963 году моя мама принесла домой журнал «Новый мир», в котором был опубликован «Один день Ивана Денисовича» малоизвестного тогда писателя Александра Солженицына. Я прочитал эту повесть, как говорится, на одном дыхании, и она покорила меня жесткой суровой правдой. Я сразу почувствовал: на российском литературном небосклоне засияла самобытная звезда огромной величины.
О Солженицыне заговорили. В редакции «Львовской правды», где я в то время уже работал литсотрудником, кое-кто называл его «вольнодумцем».
— Солженицын посильнее Василия Аксенова, — говорила мне журналистка, поэтесса Ангелина Булычева. — У Аксенова очень многое идет от выдумки, а у Александра Исаевича каждая строка — от жизни.
