Сергей Заплавный - Запев
И тут взгляд его упал на Крупскую: а ведь она — секретарь группы. Стало быть, и секретарь только что утвержденной редакции…
— Я поддерживаю Владимира Ильича, — сказал Петр, пожалуй, чересчур громко и добавил потише: — Давайто соберемся в пятницу у Надежды Константиновны. Она, как я понимаю, будет отвечать и за черновые тексты «Рабочего дела». А чистовые — для типографии — сделаю я.
— Петр Кузьмич делает лучшие в Петербурге чертежные работы, — подтвердил Сильвии. — Я могу это удостоверить.
— И ие только чертежные, — улыбнулась Якубова. — Экспроприации — тоже. Под вид сегодняшней… В Дворянском собрании.
— Не кажи гоп, доколи ие перогоппув, — засмеялся Хохол, давая попять, что собрание окончено. — Як бы не схибити!
— Не оплошаем! — заверил его Сильвин.
…Они и правда не оплошали.
Бал удался на славу. Свет. Музыка. Мрамор. Оп одинаково хорошо подчеркивает и горячую молодость, и величавую старость… Казалось, самые красивые девушки Петербурга в этот вечер стояли в цветочных киосках, в буфетах. Это постаралась Соня Невзорова, пригласив на вечер слушательниц Высших женских курсов. Думая, что служат обычной благотворительности, они не жалели улыбок, особенно для седовласых преподавателей и сановных гостей. Те отвечали нередко головокружительными взносами: за входной или лотерейный билет платили не меньше красненькой,[15] за бутоньерку цветов — две, а то и три, за бокал шампанского — «катеньку»…[16]
Петр сидел за столом распорядителя и старался ничего не упустить. Его веселили проворство и невинность, с которыми действовали девушки. Умницы. Вот они обступили «восприемника» Петра, профессора Щукина, и Николай Леонидович отсчитал им несколько ассигнаций. Вот поспешили навстречу издателю журнала «Стрекоза» Герману Карловичу Корофольду и получили с него столько же… Зато с вожаком «Русского богатства» Михайловским у них вышла заминка. Николай Константинович явился на бал в окружении курсисток, почитательниц его таланта. Попробуй подступись! И тогда к «другу народа» ринулся верткий и несокрушимый Борис Гольдман. Почтительно склонив голову, заговорил с ним… Михайловский недоуменно смерил глазами его несоразмерную фигуру и… протянул бумажник. Курсистки возмущенно ахнули, но Гольдман спокойно вынул четвертной билет и благодарно приложил к груди руку. Знай наших…
— И долго ты будешь созерцать проделки мудрецов? — подошла к Петру Соня Невзорова. — Я хочу повальсировать.
С тех пор как Петр поведал ей об Антонине Никитиной, а она ему о Шестернине, их отношения приобрели определенность, стали искренними и доверительными. Ведь любовь брата к сестре — тоже любовь…
Они поднялись в танцевальный зал и закружились, чувствуя, как бесконечно молоды, как открыты радости и счастью…
8
Петру приснилась зеленая, прогретая солнцем лужайка. Посреди нее — кедр в два обхвата. Могучая крона похожа на крышу. Ствол изрезан глубокими морщинами. То с одной, то с другой его стороны появляются белые тонкие пальцы. Они ощупывают складки коры. Они тянутся нетерпеливо, отыскивая пальцы Петра.
Да это же Антонина!
Петр припал к кедру, раскинул руки, чтобы дотянуться, коснуться ее пальцев. Но не хватило малости…
Тогда он начал перемещаться вокруг ствола, отыскивая место поуже. Нашел. Выдохнул воздух. Вжался в; сухие расщелины, слился с деревом. Пальцы соединились.
Вот он — миг, равный вечности. Миг, когда токи земли пронизывают тело, растущее вместе с кедром. Шелестят хвойные метелки, впитывая солнце, свежесть, ласку, рождая образы, которые имеют плоть, не менее прекрасную и сильную, нежели волшебство воображения, соединяя движение жизни и души…
От напряжения у него зазвенело в ушах. Звон сделался отчетливее, ближе. К нему присоединились чужие голоса.
«Никак Булыгин пожаловал, — еще не проснувшись как следует, догадался Петр. — И не один…»
Прежде чем попасть в дворники, Булыгин служил кучером в театральных экипажах, возил балетных фигуранток к офицерам и офицеров к балетным фигуранткам, привык к бабьему визгу и генеральским окрикам, подаркам и мордобою, освоил секретные перезвоны. Он и сам теперь не расстается с шаркунцами выездной упряжи: то ли спер их на экипажном дворе, то ли получил в награду за ловкий характер. Три самых звонких колокольца Булыгин носит в чехлах на поясе щеголевато сшитого армяка. Подпив, хвастает: мол, только у него среди дворовых служащих Санкт-Петербурга налажена своя, особая, несвистковая сигнализация.
Где-где, а на Мещанской к придури Булыгииа привыкли. Один звон пустит — сам с досмотром идет, два — околоточного сопровождает, три — случилось что-то из ряда вон.
Обычно Булыгин еще издали извещает о своем приближении, а нынче прокрался в комнату воровато. Значит, дело плохо.
Петр открыл глаза.
В ту же секунду на столе вспыхнула керосиновая лампа. При ее свете лицо Булыгина показалось Петру лягушачьим. Рядом мелькнуло еще одно. Оно принадлежало человеку в жандармской форме.
Похоже, обыском дело не кончится. Вон и Булыгин в растерянности отводит глаза, кашляет, мнется. Еще недавно он заходил к Петру запросто, спрашивал, нет ли у него чего-нибудь «от простуды», а выпив стопку специально для него припасенной водки, пускался в откровения. Порой наговаривал много лишнего — о своих успехах у полковницы с Вознесенского проспекта, о том, какими способами выжимают дворники лишнюю копейку из трактирщиков, лавочников, аптекарей и их посетителей, о знакомствах с околоточными, городовыми и чинами постарше, о секретных циркулярах полиции…
— Петр Кузьмич Запорожец? — поинтересовался спутник Булыгина.
— Да. А вы кто будете?
— Отдельного корпуса жандармов ротмистр Лощекин, — с удовольствием представился тот. — Вот ордер на арест. Полюбуйтесь!
В изголовье кровати стоял еще один жандарм. Двое других напряженно замерли у двери.
Петр одевался намеренно неторопливо, но и Лощекин не спешил. Расставив ноги, он цепко следил за каждым его движением. Потом резко и с непонятной злостью скомандовал:
— На стул — и к стене! Принести еще лампу! Керосина не жалеть! Обыск производить от окна. Лишних прошу покинуть комнату или сесть против арестованного!
Дворник растерянно засуетился, хотел было выйти в коридор, но передумал, пристроился на табурете рядом с Петром.
— Эх, студент, студент, — укоризненно сказал он. — Допрыгался? А на вид умный…
— Молчать! — рявкнул ротмистр. — Разговариваю только я!
Жандармы делали свое дело быстро, умело, без суеты. Перебрали книги на этажерке, заглянули в чемодан и на вешалку, прощупали кровать, подняли доски пола, заглянули в умывальник и на консоли.
