Ганс-Ульрих Рудель - Пилот штуки
Небольшое уменьшение давления на наши позиции к западу от Гёрлитца связано с нашими дневными операциями, в ходе которых мы смогли нанести русским большие потери. Однажды вечером после боевых вылетов я еду в Гёрлитц, мой родной город, который оказался в зоне боев. Здесь я встречаюсь со многими друзьями моей юности. Они все заняты делами, не последняя среди их обязанностей участие в Фольксштурме. Это странное возвращение, мы не высказываем те мысли, которые у всех на уме. У каждого из нас свой груз проблем, печали и тяжелых утрат, но в этот момент мы видим перед собой только угрозу с востока. Женщины делают работу мужчин, роя танковые ловушки, и откладывают в сторону лопаты только для того, чтобы накормить голодных детей; старики забыли свой возраст и работают до тех пор, пока с бровей не начинает капать пот. Угрюмая решимость написана на лицах девушек, они знают, что для них припасли красные орды, рвущихся на запад. Люди сражаются, чтобы выжить! Если бы только нации запада могли своими глазами видеть что происходит в эти судьбоносные дни и понять их значение, они вскоре оставили бы свое легкомысленное отношение к большевизму.
В Куммере стоит только вторая эскадрилья, штаб-квартира полка размещается в Нимесской школе, некоторые из нас живут в домах местных жителей, подавляющее большинство из которых - немцы. Они делают все возможное, чтобы исполнить любое наше пожелание. Добраться до аэродрома не всегда легко, кто-то из пассажиров каждого автомобиля всегда следит за небом, чтобы предупредить о появлении вражеских самолетов. Русские и американские самолеты рыкают на низкой высоте весь день напролет, часто вступая в бой друг с другом.
Когда мы поднимаемся в воздух, мы часто обнаруживаем, что "ами" ждут нас в засаде с одной стороны, а русские - с другой. Наши старые Ю-87 в сравнении с вражескими самолетами ползут как улитки и когда мы приближаемся к цели, наши нервы уже напряжены до предела постоянными воздушными боями. Если мы атакуем, воздух гудит от роя врагов, если мы идем домой, нам снова приходится прокладывать путь сквозь кольцо вражеских самолетов, прежде чем мы сможем приземлиться. Нашим зениткам, прикрывающим аэродром, приходится буквально расчищать нам путь для захода на посадку.
Американские истребители не атакуют нас, если видят, что мы направляемся к линии фронта и вступают в воздушные бои с иванами.
Обычно мы взлетаем с Куммерского аэродрома рано утром силами четырех или пяти противотанковых самолетов. Нас сопровождают двенадцать-четырнадцать истребителей ФВ-190, несущих бомбы и в то же самое время, играющими роль эскорта. Враг ждет нашего появления, чтобы набросится намного превосходящими силами. Очень редко, если у нас есть запас горючего, мы способны проводить объединенные операции всеми подразделениями, которые находятся под моей командой, но и в этом случае противник превосходит нас пять к одному! Вот уж, действительно, наш хлеб насущный заработан потом и слезами.
* * *
25 апреля я получаю еще одну радиограмму из штаб-квартиры фюрера, отправленную, видимо, в совершенном смятении. Практически ничего нельзя разобрать, но я догадываюсь, что меня снова вызывают в Берлин. Я звоню в штаб Люфтваффе и докладываю, что я вызван в Берлин и прошу разрешения вылететь туда. Коммодор отказывается дать свое согласие, согласно армейскому бюллетеню бои идут вокруг Темпельхофского аэродрома и он не знает, остался ли какой-то аэродром, еще не захваченный противником. Он говорит:
"Если вас собьют над территорией, занятой русскими, мне отрубят голову за то, что я позволил вам лететь".
Он говорит, что попытается связаться с полковником фон Беловым по радио и запросит его точный текст сообщения, а также где именно я могу приземлиться, если еще смогу это сделать. В течение нескольких дней я ничего не слышу об этом деле, затем в 11 вечера 27 апреля коммодор звонит мне и сообщает, что ему наконец-то удалось связаться с Берлином и что я должен лететь туда немедленно на Хе-111 и приземлится на широкой магистрали, пересекающей Берлин, в месте где стоят Бранденбургские ворота и находится монумент Победы. Меня будет сопровождать Ниерман.
Взлет на Хейнкеле-111 в ночное время не кажется простым делом, потому что у нас нет огней вдоль периметра, ни вообще какого-либо освещения, кроме того летное поле небольшое по размерам и с одной стороны к нему подходят довольно высокие холмы. Для того, чтобы взлететь вообще, нам приходится сливать горючее из баков, чтобы уменьшить вес самолета. Естественно, это уменьшает время, которое мы можем находиться в воздухе.
Мы взлетаем в час ночи - стоит кромешная темень. Мы летим на Судетскими горами в северо-западном направлении, в зону идущих боев. Местность под нами освещена пожарищами, горят села и города, вся Германия пылает. Мы понимаем, что не можем предотвратить этот ужас, но лучше об этом не думать. На окраинах Берлина советские прожектора и зенитки уже нацелены на нас, почти невозможно ориентироваться, поскольку город окутан густым дымом. В некоторых местах огонь пылает так яростно, что он ослепляет и на земле нельзя разглядеть никаких ориентиров, мне просто приходится какое-то время смотреть в темноту, прежде чем я вновь могу что-то видеть, но даже после этого я не могу найти нужную мне городскую магистраль. Одно пожарище за другим, вспышки орудий, кошмарное зрелище. Моему радисту удается связаться с землей, нам приказано ждать. Через 15 минут от полковника Белова поступает сообщение, что посадка невозможна, поскольку дорога находится под сильным артиллерийским обстрелом и Советы уже захватили Потсдаммерплац. Мои инструкции заключаются в том, чтобы лететь в Рехлин и оттуда позвонить в Берлин, чтобы получить дальнейшие приказания.
У моего радиста есть частота этой радиостанции, мы торопимся вызвать Рехлин, потому что наши баки почти пусты. Ниже нас простирается океан пламени, который может означать только то, что русские ворвались в город и с другой стороны, в районе Нейрюппина и для бегства открыт только узкий коридор к западу. На мою просьбу включить огни, Рехлин отвечает отказом, они боятся, что немедленно навлекут на себя ночную атаку вражеских самолетов. Я читаю им открытым текстом инструкции о нашей посадке, добавив от себя несколько не особенно вежливых замечаний. Все это все нравится мне все меньше и меньше, потому что горючее может кончиться в любой момент. Вдруг правее нас загораются скудные огни и обозначают контуры какого-то аэродрома. Мы приземляемся. Но где мы оказались? Это Виттсток, тридцать километров от Рехлина. Виттсток слушал наш разговор с Рехлином и решил включить свои огни. Через час в 3 часа утра я прибываю в Рехлин, диспетчерская которого оборудована радиосвязью. С ее помощью мне удается связаться с Берлином. Полковник фон Белов говорит мне, что мне уже не нужно следовать в Берлин, поскольку на предназначенное мне место был назначен фельдмаршал Риттер фон Грейм, с которым удалось связаться вовремя, более того, он говорит, что в Берлине уже невозможно приземлится. Я отвечаю:
