Альбер Бенсуссан - Гарсиа Лорка
Оглушительный успех обрушился на Федерико после представления «Кровавой свадьбы» 25 октября. Театр был взят штурмом; по окончании спектакля публика встала в едином порыве, чтобы приветствовать это театральное чудо и его автора. Овация стоя длилась не менее пяти минут. Эмоции публики перехлестывали через край, и это был не просто восторг записных театралов: с первой же реплики пьесы, когда Мать, надломленным голосом Лолы Мембривес, говорит о столкновении «соперничающих сторон» и предсказывает приближение «кровавого часа», все зрители вдруг понимают (и первый из них — Федерико, который, возможно, и сам-то четко не осознавал этого, когда писал вступительную сцену), что речь идет о самой Испании: ведь в ней только что была сформирована «соперничающая сторона» — «Фаланга», и правые «националисты» откровенно готовились к кровавому захвату власти.
Всего состоялось 100 представлений пьесы. Лорка, которому полагалось десять процентов от сборов, получил столько денег, сколько он никогда в жизни не видывал. Неслыханное дело: он там же, на месте, даже открыл счет в банке. Его комната была завалена подарками, которые он накупил для матери. Наконец пришла слава, и она опьяняет — его, который всегда в глубине души был неуверен в себе, но он сумеет использовать и славу на пользу делу — своему театру, главным образом будущему театру, — отложив про запас эти щедрые «взносы» публики.
Приехав в Аргентину на несколько недель, Лорка пробыл в ней полгода. Жаль только, что Рождество наступившего 1933 года он провел не в кругу семьи!..
Есть французская поговорка: «Париж сто́ит мессы». Перефразировав ее, можно было сказать, что «Борхес стоил путешествия». Лорка встретился наконец и с Борхесом, в узком кругу избранных, возглавляемом Викторией Окампо, гранд-дамой аргентинской словесности (любовницей Дрие Ла Рошеля, которому и приписывали это «словцо» насчет Борхеса). Впрочем, «встретился» — это громко сказано, так как Борхес, почти ровесник Лорки (он был на год моложе его), находился еще только на подступах к своей славе, но уже демонстрировал немалое самодовольство и высокомерную отчужденность: в его отношениях с людьми не было ни намека на теплоту, ни капли симпатии. Знакомство состоялось в салоне у Виктории, и Федерико, с его склонностью к игре, а в данном случае — даже к провокации, так как знал, что все оценивающе смотрят на него, вспомнил в разговоре с Хорхе Луисом свое пребывание в Соединенных Штатах и загадал Борхесу загадку: «Кто главный герой Америки — в радости и в беде?» И поскольку собеседник не знал, что ответить, он, как фокусник из рукава, извлек из себя великолепную, «голливудскую» улыбку: «Так это же Микки Маус!» Борхес был озадачен этим человеком, которого он не понимал: он был так непохож на него самого своей общительностью и краснобайством, не говоря уж о том, что оказался совершенно нечувствителен к его юмору. Дома он запишет в дневнике свои впечатления, которыми позднее поделится со своими собеседниками: «Лорка? Он показался мне человеком, который разыгрывал спектакль перед самим собой. Он играл роль. Я имею в виду, что он профессиональный андалузец». Итак, слово вылетело — и оно не воробей, его не поймаешь. В памяти потомков от встречи Борхеса и Лорки останется только эта наклейка, которая займет почетное место в списке знаменитых высказываний аргентинского Тиресия[18].
Впрочем, это нисколько не умалило восхищения аргентинцев Лоркой. Лола Мембривес, на волне феноменального успеха «Кровавой свадьбы», приступает к постановке «Чудесной башмачницы». 21 ноября было дано сотое представление «Кровавой свадьбы», на котором присутствовал «весь Буэнос-Айрес», интеллектуальный, артистический и политический: сам глава государства сидел в президентской ложе. Когда закрылся занавес, Лорка был вызван на сцену и прочел несколько поэм из своего «Цыганского романсеро» — будто нарочно, чтобы утереть нос Борхесу с его острым словцом насчет «профессионального андалузца». Затем он еще «поддал жару» — прочел свои знаменитые ярко характерные романсы «Antonito el Camborio» и «Неверную жену», от чего публика окончательно пришла в неистовство.
В это время в Мадриде театр Лорки «Ла Баррака» уже прочувствовал на себе результат победы правых на выборах: государственная дотация ему была прекращена, и коллега Лорки, Мануэль Угарте, руководивший театром в его отсутствие, просил его как можно быстрее вернуться в испанскую столицу. Но как устоять против чар Аргентины и этого сногсшибательного успеха, который и правда вскружил ему голову? Как это было и в Гаване, Лорка решает продлить свое пребывание здесь, и 1 декабря переживает еще один триумф: на сцене театра «Авенида» состоялась премьера его «Чудесной башмачницы». Успех был таков, что Федерико, хотя и далекий от всяких финансовых расчетов, был вынужден признаться испанскому послу, что не сможет вывезти из Аргентины «все эти песо». Ко времени его отъезда дело, однако, уладится — с помощью дипломатического чемодана. Наш «лунный Пьеро» умел, когда надо, стать ногами на твердую землю и управиться со своим добром — больше, конечно, из любви к матери и желания приобрести вес в глазах отца. В общем, Федерико мог смело возвращаться из Америки, напевая знаменитый куплет из Оффенбаха: «Я бразилец: у меня есть золото, и я прибыл из Рио-де-Жанейро…»
На фоне непрерывно растущего успеха в Аргентине была осуществлена постановка и «Марианы Пинеды», его первой пьесы. Но публика встретила ее с меньшим энтузиазмом, так как она не лишена вкуса и отлично почувствовала разницу между этой возвышенно-патриотической драмой о женщине, которая была написана дебютантом в драматургии, и его зрелыми произведениями, достойно вознесшими на пьедестал Женщину — лорковскую Женщину. Спектакль был снят с афиши, и Лорка, в очередной раз продлив свое пребывание в Аргентине, энергично взялся за написание третьего акта «Йермы», по настоянию Лолы Мембривес: она жаждала опередить знаменитую каталонку Маргариту Ксиргу, которой Лорка уже обещал эту пьесу. А пока он решил уехать с Лолой, изможденной и нуждающейся в поправке здоровья, на противоположный берег, в уругвайский Монтевидео, — и там его тоже встречала восторженная публика. Поскольку пьеса еще не была дописана, Федерико провел в уругвайской столице несколько поэтических вечеров и лекций.
Во время банкета в его честь один журналист задал ему каверзный вопрос: почему он, в свои 35 лет, еще не женат? Вопрос не застал нашего поэта врасплох — у него были заготовлены ответы на все случаи жизни, и на этот раз ответ прозвучал достаточно оригинально: «Мои братья и сестры поженились и вышли замуж, но я должен быть со своей мамой». Каждый мог истолковать этот ответ по-своему, но действительно в литературе полно примеров таких сыновей — преданно остающихся с матерью. Он и раньше не раз говорил, что донья Висента — единственная женщина в его жизни, единственная, кого он любил…
