Муслим Магомаев - Любовь моя - мелодия
Когда я, подыгрывая окружающим, называю ее по имени-отчеству, она не противится. И мне тогда кажется, что она солидная дама-примадонна, вроде милейшей Изабеллы Даниловны Юрьевой, а я — юный, и у меня все еще впереди. Но вообще для меня она просто Алла. Я был в Баку на ее концертах три раза. От меня такого обычно не дождешься. Я уже говорил об этой своей черте. Я и в Большой театр редко хожу, за исключением премьер, когда там поневоле уровень премьерный. В Баку мы и познакомились с Аллой и тогдашним ее мужем Евгением Болдиным. Она уже знала себе цену. Эта женщина, которая поет. Хотя, разумеется, «великая» о ней говорили другие: от продюсеров до бесчисленных разновозрастных поклонниц. Но она не возражала. Правда, я как-то, под настроение, заметил ей: «Знаешь, Алла, насчет великости пусть история скажет». Она не обиделась, не дрогнула ни черточкой лица. Лишь вздохнула, как бы устало перевела дыхание, опустив взгляд. Что бы о ней ни говорили, другой такой, такого размаха и такой породы, нет и на горизонте пока не видно. Алла — личность. Голосом ли она будет дальше брать тысячные залы или всей своей статью, характером бойца, на сцене она — актриса, при нас, на наших глазах творящая песню. Не со всем, что она делает на сцене как режиссер (а она профессиональный дипломированный постановщик), я согласен. Но и в этом она — Алла, это ее стиль. Она и на сцене неожиданна, и в жизни непредсказуема. Когда меня спрашивают: «Какая она, Пугачева, в жизни?» Я честно отвечаю: «Не могу знать». Сегодня она такая, завтра другая. Искренняя до мурашек и очаровательно фальшивая. Тонкая, трепетная, деликатная до слез, и грубая. Хохотушка и, страдающая от собственных рефлексий, флегма. И ангел, и бесенок. Словом, личность! Существо неподражаемое (кстати, когда Пугачевой пытаются подражать, — смешно). Вся она кипит внутри, но не всегда этот вулкан сдерживает. И чего тут удивляться, что мы ожидаем от нее штиль, а она на нас с ясного неба — шторм.
Еще одно имя — Тамара Гвердцители. Умный, содержательный музыкант. Не просто певица, а человек, который сам садится за рояль, сам может аккомпанировать себе. Владение инструментом, музыкальная культура очень помогают пению. Тамару Гвердцители отличает благородный вкус. Она не поет дешевых песенок, репертуар ее настоящий. Недаром ее оценили в Париже, где она выступала в «Олимпии», работала с Мишелем Леграном. Как-то я спросил: «Тамара, ты же чистокровная грузинка, откуда у тебя в голосе этот „французский барашек“, это настоящее шансонное тремоло? Такое ощущение, что поет француженка». — «Сама не знаю».
Она и в жизни удивительно приятный человек, душевный, умный. Как-то мы в одно время оказались с ней в Америке. И попали в компанию наших бывших соотечественников. Мои знакомые повели нас к своим знакомым, у которых собрались гости, чтобы отметить праздник «Хэллоуин», когда все могут дурачиться, шутить, разыгрывать друг друга. И вот мы стали свидетелями того, как взрослые люди напяливали на себя маски, обливали друг друга водой, словом, веселились изо всех сил. Но во всем этом было что-то вымученное, неестественное. Эти выходцы из Советского Союза, вместо того чтобы собраться за столом так, как принято на их бывшей родине, традиционно выпить, как следует закусить, попеть, потанцевать, что было бы для них привычнее, изо всех сил старались веселиться по-американски. Они пытались быть американцами больше, чем сами американцы. Меня всегда смешило, когда они между собой говорили: «Я поставил свой кар у твоего дома». Я смотрел на этих подвыпивших людей, тужившихся быть веселыми, глазами трезвого человека, (у меня на следующий день должен был быть концерт, и я не мог себе позволить ни грамма), видел подражательность, искусственность этого веселья и думал: «У природных американцев это получается лучше». Мне стало невыносимо скучно. Смотрю, Тамара тоже скучает. Мы посидели с ней в гостях час-полтора и разъехались по своим гостиницам.
Из людей моего круга и мой ровесник, мой друг Лев Лещенко. На его недавнем юбилее я сказал со сцены концертного зала «Россия»: «Больше всего мне нравится в тебе, Лева, то, что никогда в жизни я ни от кого не слышал о тебе ничего плохого». Его любят, к нему тянутся и молодые, и старые. Он берет зал обаянием. Не кокетством, приличествующим слабому полу, а мужским достойным обаянием. Иной раз он уходит со сцены с досадой на лице: «Что-то с голосом не то…» А публика в восторге. Настоящий артист должен замечать все свои огрехи и как профессионал должен уметь «держать удар».
Обаятелен и колоритен на сцене и Владимир Винокур. Говоря о Леве Лещенко, нельзя не говорить о Володе Винокуре. Дружба этих двух замечательных артистов — «доисторическая»: они вместе учились в ГИТИСе. А публика «скрестила» их после Володиной пародии на Леву на тему тухмановской «Соловьиной рощи». И кто у них там теперь «российский птах» — неизвестно, но для публики они почти близнецы-братья. И обаяние у них схожее, и остроумие сближается по своему уровню. Но аккумулятором смеха, конечно, является Винокур. Вообще-то дружба эстрадного певца с пародистом — вещь необычная. Но в то же время пародия — это и особая честь: обижайся не обижайся, но далеко не всех пародируют. Лично я не обиделся, когда Винокур сделал пародию на меня. Наоборот, это ведь признание твоей популярности, твоей узнаваемости. Пародии это любопытно, а кривое зеркало — еще и просто смешно. Если же пародия высокохудожественная, то можешь задирать нос: значит, источник вдохновения пародиста в тебе.
Говорят, люди иногда рождаются в «рубашках». Про Винокура можно сказать, что он родился в хорошем настроении. Проводить с ним досуг — наслаждение. Юмор его — искрометный: даже обычную историю, где, казалось бы, нет ничего смешного, он так расцветит деталями, так выведет ее в лицах и словечках, что хохочешь до колик. Шутить устают даже шутники-профессионалы. Потому-то в жизни они, как правило, зануды, опустошены своей профессией. Владимир Винокур неистощим. Встречаешься с ним за кулисами и все проблемы уходят прочь. Всегда с улыбкой, всегда в запасе острое словцо, анекдот. Но Лева и Володя так привыкли ходить вдвоем, так срослись, словно «сиамские близнецы», что мне постоянно хочется их разделить. Ведь каждый из них индивидуальность. Когда Лева выходит на сцену и начинает говорить что-то смешное, словно артист-сатирик, мне хочется, чтобы он запел, а когда Володя начинает петь (голос у него очень хороший), мне хочется, чтобы он оставался артистом-сатириком.
Ко мне в гости они всегда приходили вдвоем. Видимо, настолько вошли в роль неразлучной парочки, что не хотели из нее выходить даже в кругу друзей. Один раз я им даже сказал: «Я запрещаю вам появляться у меня без жен». Они пришли со своими женами, и было так приятно смотреть на них, уже не двоих, а четверых.
