Готтлоб Бидерман - В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945
Пока солнце спускалось к горизонту, мы двигались к своей цели. Внезапно с нашего правого фланга прозвучала пулеметная очередь, просвистевшая над головой, не принеся вреда, а на удалении вдоль края дороги мы разглядели наши характерные шлемы расчета тяжелого пулемета, пригнувшегося за своим оружием. С колотящимися от возбуждения сердцами мы осторожно подобрались ближе, крича им по-немецки. Когда мы подошли к ним, они смотрели на нас широко раскрытыми от удивления глазами.
Пытаясь пробиться назад к своим, солдаты пехотных рот реквизировали или захватили подводы, на которые сейчас мы погрузили пулеметы и раненых. Некоторые из бойцов передвигались босиком, повесив изношенные сапоги на спины лошадей. Униформа у всех была в клочьях, белые бинты, запачканные в красное и бурое, выделялись как яркое свидетельство боев, в которых мы побывали.
Измотанная группа добралась до места расположения полковника, у которого был приказ защищать Миорию. Он стоял в опрятной, без единого пятнышка форме в окружении офицеров своего штаба рядом со столом у перекрестка проселочных дорог. В глубине была поставлена палатка. На ногах, дрожащих от усталости, я доложил о возвращении своей части. На столе была разложена большая карта, и я попробовал показать ему наш путь отхода. Три дня и три ночи мы были в постоянном движении, не имея ни минуты для отдыха, и мои веки отяжелели, пока я объяснял ему ситуацию по карте. Вдруг совершенно неожиданно полковник заорал на меня так, как я не слышал со времен офицерской школы.
Я мгновенно очнулся. Пока он поносил меня за мой внешний вид и осанку, я еле сдерживал себя от желания швырнуть стол вместе с картой в него и окружающих офицеров, некоторые из которых зловеще посматривали на меня, а других, похоже, смутила эта вспышка эмоций. Полковник закончил свою тираду просьбой, что если для рапорта о нашем пути отхода нужна его карта, то чтобы я убрал с нее свой грязный палец. Я резко оборвал свой доклад и, не произнеся ни слова, как можно быстрее покинул их любезную компанию. Я вернулся к колонне оборванных гренадер, стоявших у пыльной дороги, и мы двинулись дальше. Несмотря на огромное чувство облегчения от того, что мы вернулись к своим, нас переполняла тоска по своему старому полку, нам так хотелось вновь оказаться в своей семье. Мы занимались поисками дороги в свою часть, когда заметили артиллерийский лафет с круглой боевой эмблемой нашей дивизии, и мы поняли, в каком направлении надо шагать.
На следующее утро, 6 июля, мы заступили на охрану передовых рубежей в районе Друйя, и в течение последовавших нескольких дней меняли позиции для прикрытия линии длиной 10 километров к югу от Друйя — Антоновка — Сосновка — Малиновка. 12 июля мы залегли возле Красногорки на озере Снуди перед тем, как вновь броситься в атаку на юг, чтобы нанести удар по открытому русскому флангу. Это наступление с 13 по 19 июля мы нацелили на озеро Штрусто и Дунделе возле Плюсы.
12 июля полк располагался в 50 километрах к юго-западу от Дюнабурга перед возвышенностью, которая предоставляла нашему противнику отличные возможности для обстрела наших войск. Я находился вместе со 2-й ротой в овраге, который простреливался с близлежащих позиций советских войск. В дневное время стоило нам только высунуться из глиняных нор, в которые мы зарылись, как тут же навлекали на себя минометный и стрелковый огонь. Мы не раз обращались с просьбой о поддержке артиллерии и штурмовых орудий, поскольку без этого подкрепления было почти невозможно заставить замолчать пушки, которые терроризировали нас. Мы отлично осознавали, что даже попытка проделать подобное приведет к катастрофе.
К нам на помощь пришел полковник Зепп Дрексель со своим 436-м полком. Ему было дано задание закрыть брешь между нашей дивизией и нашим южным соседом к юго-западу от Плюсы. К моему скорому облегчению, дядюшка Зепп взял на себя командование обоими полками, и, имея два штурмовых орудия, опытный командир врезался глубоко во вражеский фланг. После этого удара мы смогли пойти на штурм высот с наших нижележащих позиций, захватить советские окопы и пробиться далеко на юг в направлении озера Штрусто.
Эта атака обеспечила армейскому командованию кратковременную передышку, во время которой правое крыло группы армий «Север», за несколько дней до этого сражавшееся за западные высоты перед Полоцком, можно было отвести в менее угрожаемый район. За свою инициативу и действия, предпринятые для стабилизации ситуации на южном фланге, полковник Дрексель был награжден Рыцарским крестом, который он полностью заслужил.
29 июля мы передислоцировались в Акниста. Неделю мы удерживали свои позиции, и за это время был убит капитан Шмальфельд, и я принял на себя командование батальоном. Затем нам было приказано переместиться на юг, и длинные колонны потрепанных гренадер устремились в Штокмансхоф на Двинском плацдарме. И там мы оставались, удерживая тонкую линию обороны, в течение почти двух недель, пока не были переброшены вновь на север и не переправились через Двину по понтонному мосту. Переправившись через реку, мы атаковали в северном направлении в район Эргли.
20 июля 1944 г. граф Клаус фон Штауфенберг подложил бомбу в штабе фюрера с целью ликвидации коричневого диктатора. Репрессии в результате этого покушения на Верховного главнокомандующего вермахтом и величайшего полководца всех времен ощущались даже на передовой на Восточном фронте.
Начиная с 30 июня 1944 г. наши обескровленные роты вели непрерывные бои. Заснуть, сомкнуть глаза и на короткое время уйти от ужаса удавалось на час, на минуту или на секунду. Мы были измотаны и истощены. Окружающая среда разрушала ополченцев и физически, и морально; фронт вынуждал каждого ежеминутно сражаться за выживание. А потом, вдобавок к бедствиям и потерям, которые мы испытывали, пришла весть о попытке покушения.
Простыми словами невозможно выразить мысли, возникшие у нас при новости о покушении на жизнь Гитлера. Годами мы продолжали отчаянно сражаться за судьбу наших домов и наших семей, но когда слухи об истинной ситуации в тылу стали множиться наряду с увещеваниями политических лидеров, находившихся вдали от пушек, мы стали все больше подвергать сомнению честность нашего руководства в Берлине. С болью в душе мы стали понимать, что наши жертвы, годы постоянной подверженности страданиям, лишениям и смерти оставляли этих руководителей равнодушными и бесчувственными ко всему, кроме того, что было им выгодно и обогащало их лично. Мы начали молить небо положить конец этому разрушительному пожару, в который было ввергнуто столь много миллионов людей.
Спустя неделю я узнал от передовых наблюдателей артиллерийского полка, что фельджандармерия арестовала сына генерала Линдемана. Он служил в артиллерийском полку в 132-й пехотной дивизии, и, когда была объявлена новость о покушении на Гитлера, кто-то подслушал, как он будто бы сказал: «Очень плохо, что он не убит». И на него донес один из его же солдат.
