Эйми Уоллес - Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой
— От чего? Нужно только принести, и все. И, кроме того, откуда мне знать все эти странные правила?
— Да какие правила… Еще и для Дафны попросила! Невероятно! Иди, скажи Клод, что ты сожалеешь о своей ошибке, но у вас уже есть продукты на обед. — Я так и сделала. Клод вежливо приняла извинения, но выглядела смущенной и слегка отстраненной.
Меньше чем через час мне позвонила разъяренная Флоринда. Була побежала прямо к «мамочке», во что бы то ни стало стараясь устранить меня со своего пути. И «мама» обезумела:
— Как ты могла!
Никогда не принимай ее предложения! Она пытается быть приятной, а ты… Ты — задница! Она — Скаут! И еще Дафну вовлекла!
Кем мы были, Дафна и я: батраками-поденщиками, которые работали бесплатно, а их никогда никуда не приглашали и не разрешали заказать горячую еду? Каким образом мы могли обременить мозги Клод? Разве они были такими маленькими? Она не казалась дурой или чем-то перегруженной.
Это был Карлос Кастанеда в действии. После этого случая я отшатнулась от него, поняв наконец, что тот, чьей благосклонности я добивалась, просто испорченный и неблагодарный нарцисс, окруженный сменяющими друг друга сикофантами[43]. Выбрав две привлекательные и не слишком талантливые посредственности, наделив их волшебными свойствами, он постоянно стравливал всю группу с… «ничем». Он нарезал фигурки из картона и запустил проект. Он стравливал их даже между собой! Все шло в дело! Клод была самым мощным его орудием. Что бы она ни сказала, она никогда не ошибалась, любой ее каприз исполнялся.
Я обдумывала все это, поедая холодные гамбургеры с Дафной. Добрый самаритянин закупил их в Макдональдсе, и, глядя на загнувшиеся уголки квадратиков американского сыра, похожие на облизанные почтовые марки, я вспоминала…
Я вспоминала нападки на меня со стороны Зуны из-за того, что не видела «Принцессу-невесту».
— Понимаешь, Зуна, я слышала, что фильм дрянной, поэтому я и не пошла на него. Кажется, это не то, что мне нравится.
— Но Скауту он понравился!
— И что?
Зуна поперхнулась. И ее изумление сменилось возмущением, — Разве ты НЕ ЗНАЕШЬ, что «Принцесса-невеста» — это история Скаута?
— Нет. Как так?
— Она была сиротой! А потом дон Хуан подобрал ее и… Ты действительно не знаешь? — Зуна посмотрела на меня с укоризной и сожалением.
— Может, схожу еще, — солгала я.
Кульминация моего отрезвления наступила после драматической сцены на ужине в День благодарения в 1995 году. Здоровье Карлоса явно ухудшалось, он признался ученикам в воскресной школе, что у него диабет. Колебания его настроения, и без того не предвещавшие ничего хорошего, случались все чаще. Я чувствовала, что он готовится к битве.
Этот ужин был нашим первым большим праздником, который мы отмечали не дома у Карлоса, а в офисе «Клеаргрина», поэтому чувствовали себя довольно скованно. Саймон, выполняя инструкции Карлоса, устроил все так, что нам не нужно было ничего разогревать и готовить. Раньше, когда мы собирались у Карлоса, мы готовили на кухне и разносили горячие блюда. Теперь же нам нечем было заняться, кроме как обсуждать смущение каждого приходящего гостя.
Обслуживали мужчины — замечательная смена ролей, они были наконец при деле: резали индейку, подливали напитки в стаканы. Они удивили нас изысканным, лаконичным, соответствующим празднику художественным оформлением стола: я чувствовала руку Саймона и Гвидо.
Гвидо, Флоринда и я хлебнули для храбрости водки из моей фляги, которую я всегда носила с собой, попросила глоточек и Була. Только посвященные могли знать, что у Эллис есть спирт, но, к сожалению, посудина никуда не годилась, — фляжка должна была быть маленькой и незаметно помещаться в кармане моего пиджака.
Время перед ужином тянулось в бессмысленной скуке, Карлос многозначительно игнорировал меня.
Он даже не поздоровался со мной, а я сердилась, — рыбка, все еще болтающаяся на крючке его презрения. Гнев сменился болью, когда я увидела, как он ласкает и гладит своих фавориток.
Чувствуя отвращение к самой себе за такие «человеческие» чувства, я держалась в стороне от всех и искала в офисе что-нибудь почитать.
Поскольку Бадди в это время занимался рекламой и пиаром, на его столе постоянно лежала кипа манускриптов по метафизике, журналы, книги, брошюры, написанные приверженцами Нью эйдж в надежде попасться на глаза Кастанеды.
Поверх этой груды я нашла нечто потрясающее: книгу советов и рекомендаций «Как завоевать мужчину», — правила для последователей Нью эйдж, снабженные метафизическими цитатами на тему сексуальных отношений. Я подумала, что это может преотлично взломать лед такой холодной вечеринки.
Предвкушая, какое из этого можно устроить развлечение, я вернулась в зал, дождалась паузы, чтобы никто не перебивал, и произнесла:
— Послушайте! Я нашла это на столе у Бадди, — и стала зачитывать советы из дурацкого списка «девяносто способов спаривания».
Смех был таким тихим, а беспокойство столь ощутимым, что от неожиданности я подняла глаза. Все осторожно поглядывали на нагваля, — он не улыбался. Наоборот.
Озадаченная, я зачитала еще несколько строчек. Снова подняв глаза, я последовала за пристальным взглядом Флоринды. Она и Карлос хмурю переглядывались и покачивали головами, их лица выражали отвращение. Флоринда повернулась ко мне: губы стиснуты, на лице выражение «не могу поверить, это такая faux pas!». Я не знала, что делать, разве что стать невидимой, но на это я была неспособна. А тучи уже сгустились и выглядели слишком мрачными для такого старого и привычного греха. Книга, казалось, была подходящей для Карлоса. Что же такого произошло в этом мире?
Наконец нагваль заговорил. Он был багровым от гнева.
— Никогда не бери вещи с чьего-либо стола! Они неприкосновенны! Стол священен! «Клеаргрин» — освященный храм! Это не для того, чтобы ты, кусок дерьма, трогала их! Как ты посмела, ты, hija de puta, pendeja! Все, что здесь есть — священно, это храм внутренней тишины! Ты не смеешь, — pucha, — не смеешь даже просто прикасаться к чему-либо на столе Бадди! Mierda, qué puta, Coño, idiota! NO JODAS, CARAJO!
— Извини, — сказала я и повернулась, чтобы отнести книгу обратно. Мне не хотелось, чтобы ктонибудь видел мои слезы. Но было слишком поздно. Когда я выходила, то увидела пристальный взгляд Гвидо. Мне показалось, в его глазах отразилась целая гамма чувств: сострадание, жалость, страх, обреченность от предчувствия долгой разлуки и невосполнимой потери. Атмосфера наполнилась страхом. Это было серьезно. Возможно, я буду изгнана немедленно, сослана навсегда. В этот момент подошли новые гости, я слышала их поцелуи и приветствия. Я вернулась и встала, парализованная позором и ужасом.
