Александр Нильский - Закулисная хроника
По поводу этого события было много разговоров, шуток и острот, а один из приятелей неудачного чтеца переделал по этому поводу последний монолог Чацкого из «Горе от ума», применяя положение оскорбленного Чацкого к положению несчастного Полонского. Монолог этот был назван «Оскорбленный чтец»:
Не, образумлюсь! Виноват!
И слушаю — не понимаю.
Как будто все еще мне дать дебют хотят,
Принять в дирекцию… и где-то все читаю!
Бродяга я! На что потратил столько я трудов?!
Орал, потел, дрожал! Дебют вот, думал, близко.
Не думал я, что могут подло и так низко
Вдруг поступить с чтецом из всех чтецов
А вы? Кого в дирекцию с дебютов понабрали?
Варламова и Петина мне предпочли!
Зачем меня в концерты завлекали?
Зачем читать меня вы без цензуры выпускали?!..
Ужели чтением своим я вызвал только смех?
За что же стая рецензентов вдруг ко мне остыла,
И нет ни от кого ни дружбы, ни утех…
О, Господи! За что судьба так подкузьмила?!
При чтениях моих не доставало мест,
Дышал я ими, жил, был занят беспрерывно,
И вдруг… в театр Мпхайловский приезд
И мой талант, и чтенье сделал все противно!
С Манжаном тотчас я б сношение пресек,
В концерте у него не стал бы распинаться.
Ну, что вы шутите! Приятно ли дождаться,
Что Трепов говорит: «он вредный человек!».
Хоть я истерзан весь душой и телом,
Но больше не грущу… и для чего?
Подумайте: что цензор? подписи его?
И всякий вздор, что вы зовете делом?
Все куплетисты ваши и чтецы, актеры
Передо мной годятся разве в полотеры.
Довольно! С дирекцией горжуся я своим разрывом!!
А вы? Вы, старшины собраний благородных! [37]
Желаю приглашать Жюдик [38] с смазливым рылом,
Никитиных и Вейнбергов [39] негодных.
Пускай цензурный, благонравный
Читает перед вами чтец,
Или какой-нибудь подлец
Играет за меня актер провинциальный «славный»,
А сам читать пред вами не намерен.
Не скажут обо мне, что глуп, как сивый мерин.
Теперь не худо б было сряду
На Рейслера н на Михно, [40]
Которыми обижен я давно,
Излить всю желчь и всю досаду.
Зачем к Сосновскому [41] меня закинула судьба,
Где собирается с провинций всех толпа
Актеров, и чтецов, и куплетистов,
Чумазых Д…ри [42] аферистов,
Иудов Вейнбергов и Л-ных [43] пьянчуг,
Которых бы сослать подальше, в Кременчуг;
Фон-Беземанов [44] разных, нищих Вересаев [45],
Армян, жидов и немцев негодяев.
За то, что напугал в концерте я цензуру вздором,
Болваном вы меня прославили всем хором?
Вы правы! Попадет ведь каждый в желтый дом,
Кто с вами был когда-нибудь знаком.
И не мечтал, что вдруг по милости наветов
Начнет его бранить градоначальник Трепов!
Скорей из вашего собранья! удираю,
Бегу, не оглянусь… Из Петербурга вон!
Сейчас же в Нижний уезжаю
И с Волги всем задам трезвон!
Как подобает трагику, громчее, чем разносчик,
На Невском закричу: «В вокзал вези, извозчик!».
Этот монолог ходил по рукам в списках, и сам Полонский от души смеялся над ним, нисколько не претендуя на автора. Александр Сергеевич был особенно дружен с куплетистом Монаховым, который, однако, не взирая на приязнь, беспрерывно бомбардировал его своими меткими и подчас злыми эпиграммами.
Слабостью Полонского было, как уже упомянуто выше, считать себя трагиком, хотя он не отказывался ни от каких ролей. Недолгое время я ставил спектакли с нашими казенными артистами в Купеческом клубе. При постановке комедии «Друзья — приятели» Полонский просил меня дать ему сыграть какую-нибудь роль в этой пьесе.
— С удовольствием бы, — отвечаю я ему, — но все роли уже распределены и розданы.
— Кому же вы отдали Талазанова?
— Петру Степановичу.
— Степанову?! — с ужасом воскликнул Александр Сергеевич и с слезой в голосе добавил: — Что же это вы делаете?!
— Разве эта роль ему не подходит?
— Ну, конечно!.. Какое может быть сомнение?!
— Почему?
— Эта роль вполне моя. Ведь Талазанов — весельчак.
— А разве вы, Александр Сергеевич, весельчак? — спросил я с удивлением, рассматривая его мрачную физиономию.
— А вы этого не знали? Вот так-так, благодарю покорно!
В общем это был милый, добрый и отзывчивый товарищ и чрезвычайно симпатичный человек, всей душой преданный сцене. Его преждевременную смерть оплакивали многие…
XXXVII
М. А. Максимов. — Происхождение Максимова. — Исполняемые им роли. — Предательский гоголь-моголь. — Отставка. — Переезд в Одессу. — Случай с антрепренером М-вым.
При поступлении моем на императорскую сцену, между прочими актерами служил Михаил Андреевич Максимов, впоследствии известный владелец «Русского театра» в Одессе, где он и умер в очень почтенном возрасте. На афишах он значился «М. Максимов», в отличие от знаменитого Алексея Михайловича Максимова 1-го, имевшего еще брата, так же актера, Максимова 2-го. По поводу этой афишной отметки прославленный актер московского театра Д. Т. Ленский сказал однажды кому-то:
— У вас на петербургской сцене есть два хороших актера под одинаковым именем: «ем Максимов» и «пью Максимов».
— Этот каламбур будет понятен, если припомнить слабость Алексея Михайловича к вину.
М. А. Максимов был актером «по любви к искусству». На театральные подмостки он забрался без всяких Корыстных целей, так как при поступлении на сцену был весьма состоятельным. Михаил Андреевич происходил из богатой купеческой семьи Лоскутовых. Свою закулисною карьеру он начал в провинции будучи молодым человеком. Я же застал его на Александринской сцене уже довольно пожилым, хотя все еще продолжавшим играть молодых повес и вторых любовников, преимущественно военных. Почему-то режиссеры поручали ему эти неподходящие для него роли и совершенно не принимали во внимание того, что он не только на сцене, но и в жизни постоянно носил парик.
Михаил Андреевич был до смешного самолюбив и щепетилен. Он не допускал никаких «но» при рассуждении об его актерском даровании, а тем более не терпел никаких замечаний, даже самого невинного свойства, по поводу исполняемых им ролей. Он считал себя выдающимся талантом и не признавал критики, считая ее неуместной, если она не была в его пользу. Максимов вечно жаловался на директора, на начальника репертуара, на режиссера, обвиняя их всех в интриге, в неумении располагать силами, в недосмотре. Всегда плакался на то, что его не выпускают в его лучших и любимых ролях, в которых будто бы он мог иметь колоссальный успех и тем способствовать увеличению сборов. Но зато, когда давали ему сыграть Хлестакова (в «Ревизоре») или Чечоткина (в вод. «Харьковский жених»), Михаил Андреевич был в неописуемом восторге и после спектакля устраивал у себя ужин для приятелей, охотно праздновавших вместе с ним эти редкие события.
