Ежи Климковский - «Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса
Одной из них был его переход в римско-католическую веру (до тех пор он исповедовал протестантизм) и выполнение обряда миропомазания. Эту церемонию совершил лично епископ Гавлина.
Андерсу так понравилось, когда в честь его возвращения из Лондона было проведено богослужение, на котором он явился центральной фигурой, что он решил устраивать подобные зрелища почаще. На них он мог бы публично — не только перед солдатами и офицерами — проявлять свое рвение доброго католика. Он стремился привлечь на свою сторону ксендзов, так как признавал их силу, и прежде всего епископа, который мог бы ему весьма пригодиться.
Сначала факт перемены своего вероисповедания Андерс намеревался превратить в большое зрелище. Речь шла даже о «божественном откровении», якобы снизошедшем на генерала. С большим трудом удалось удержать его от такого шага. Епископ Гавлина объяснил Андерсу, что это будет не крещение, а лишь перемена вероисповедания. Ему советовали, если уж он так горячо воспылал любовью к римско-католической вере, совершить обряд скромно, тихо, у себя на квартире, ибо именно такое обращение будет угодно Господу Богу. Хотя это шло вразрез с намерениями генерала, он вынужден был согласиться с советами и отказаться от произнесения «вдохновенной» речи, которую уже подготовил.
В один из дней во время богослужения Андерс принял причастие, а по окончании службы состоялся большой завтрак с участием епископа Гавлины, ксендза Ценьского, Богуша и еще нескольких лиц.
С этого времени Андерс, как рьяный католик, причащался каждое воскресенье, хотя постоянно по субботам в квартире генерала устраивались вечеринки с участием женщин-военнослужащих. Играл оркестр, выпивалось море вина. Довольно часто такие вечеринки продолжались всю ночь. Это, однако, не мешало «новообращенному» утром причащаться — конечно, без предварительной исповеди. А молящиеся восторгались набожностью генерала, шепча: «Какой это, должно быть, хороший человек!»
Между тем ожидавшаяся с таким нетерпением эвакуация не начиналась. Андерс все больше нервничал и сильнее нажимал на Гулльса. Гулльс в свою очередь торопил свои власти в Москве, прежде всего шефа английской военной миссии и английское посольство. Он начал сам объезжать польские воинские части и проверять их боеготовность. Андерс приказал всем командирам показывать лучшие подразделения. Вернувшись из поездки, Гулльс восхищался боевой выучкой солдат. Он послал подробный рапорт о состоянии Польской армии, настаивая на ее быстрейшем выводе.
Андерса он заверил, что в конце июня или в начале июля армия наверняка будет выведена, поскольку сам Черчилль занялся этим делом и оно уже предрешено.
Андерс облегченно вздохнул и лишь теперь стал готовиться к выезду в Куйбышев для встречи с послом Котом.
А тем временем взаимоотношения между советскими и нашими офицерами ухудшались день ото дня. Офицеры Красной Армии видели уже ничем не прикрытую позицию нашего штаба — не только недоброжелательную, но и явно враждебную. Ни о чем другом не говорилось, кроме предстоящей эвакуации, ничего так не жаждали наши штабисты, как ухода из СССР, и притом возможно скорейшего. Такое поведение оставляло тем более неприятный осадок, что немцы как раз рвались к Кавказу и Волге. Андерс предсказывал поражение Красной Армии и падение Советского Союза, штаб же не мог нарадоваться подобным предсказаниям.
Вдобавок стало известно, что военный атташе нашего посольства генерал Воликовский вел какую-то разведывательную работу, собирая с помощью агентуры сведения военного характера. Советские власти поставили этот вопрос перед Андерсом, а Кот написал Сикорскому о необходимости отзыва Воликовского. Компрометация была столь велика, что Воликовский был снят со своей должности и вскоре вынужден был покинуть Советский Союз. То же самое произошло и с ротмистром Пшездецким, который также был замешан в подобных делах.
В связи с этим нам пришлось ликвидировать свою радиостанцию в Москве. Руководил станцией подполковник Бортновский, коллега Василевского и Гано.
Подозрения советской стороны по поводу этой радиостанции были обоснованными. Во-первых, руководитель радиостанции Бортновский придерживался тех же взглядов, что и лондонская «двуйка», считавшая Советский Союз врагом. Во-вторых, не удалось скрыть того факта, что часть «деятелей» нашей лондонской «двуйки» сотрудничала с Германией. В-третьих, сбор польским военным атташе в Советском Союзе сведений совершенно секретного военного характера выдвигал вопрос: для кого это делалось? Перед лицом этих фактов советская сторона отказалась от сомнительных услуг нашей радиостанции.
Не прошло и двух-трех недель, как разразился новый скандал. Один из чиновников нашего посольства, представитель общественной опеки, приехав из командировки, остановился в Куйбышеве в гостинице «Гранд отель» и в нетрезвом виде забыл свой портфель с документами в ресторане. Администрация гостиницы нашла этот портфель и передала советским властям. В портфеле были обнаружены инструкции посольства, предлагавшие вести на территории СССР разведывательную работу. Кроме того, там находились донесения о состоянии дорог, железнодорожного транспорта, о положении и настроениях населения и т. п.
Кот не мог от этого отречься, поскольку такую инструкцию действительно составил и издал от имени посольства советник Табачинский — правая рука и доверенное лицо посла. Вскоре после этого скандала Коту пришлось оставить свой пост.
* * *5 июля мы вылетели в Куйбышев. Наконец Андерс выбрался к послу. Сделал он это лишь после того, как получил определенное заверение, что Польская армия будет выведена из Советского Союза. Поскольку эвакуация армии предпринималась вопреки указаниям Сикорского, Андерс хотел соответственно подготовить к этому Кота, тем более что за последнее время взаимоотношения между посольством и армией также очень ухудшились. Посольство заявило командованию армии претензию в связи с тем, что военные самовольно направляли своих представителей на периферию, подменяя функции посольства и часто давая распоряжения, противоречащие его указаниям. Командование же обвиняло посла в том, что он обязывает своих представителей при штабе армии и в дивизиях шпионить и доносить ему обо всем.
Не желая вызвать слишком большого недовольства в случае, если армия уйдет, а семьи военнослужащих останутся, Андерс заранее хлопотал перед англичанами, чтобы они согласились на частичную эвакуацию и семей военных. Получив согласие, он разрешил некоторым военнослужащим привезти свои семьи в район расположения армии. Многие солдаты и офицеры выезжали в другие области и привозили своих родных в лагеря. Совершенно очевидно, что об этом узнало остальное польское гражданское население, и его недовольство было очень сильным.
