Владимир Муравьев - Пестель
днажды в июле 1825 года лейб-медик Виллие получил загадочное письмо. Распечатав его, он обнаружил второй конверт и при нем записку без подписи. Неизвестный автор записки просил передать письмо императору и уверял, что оно не содержит ничего предосудительного. Виллие исполнил просьбу анонима.
С удивлением читал Александр I письмо какого-то унтер-офицера 3-го Украинского полка Ивана Шервуда. Шервуд умолял императора приказать арестовать его под каким-нибудь предлогом, доставить в Петербург и дать возможность сообщить о деле, касающемся лично государя.
13 июля фельдъегерский офицер Ланг привез Шервуда в Петербург с сопроводительным письмом Аракчеева, в котором «верный друг» писал Александру, что Шервуд «имеет сообщить вашему величеству касающееся до армии… и состоящее будто в каком-то заговоре, которое он не намерен никому более открывать, как лично вашему величеству».
По пути с юга Ланг завез Шервуда к Аракчееву в Грузино, граф пытался узнать, что заставило Шервуда писать царю, но тот отказался отвечать на расспросы, и Аракчееву больше ничего не оставалось, как препроводить его в Петербург.
— Ты мне писал? Что ты хочешь мне сказать? — спросил, Александр Шервуда, когда унтер-офицера привели к нему.
— Ваше величество! — ответил Шервуд. — Полагаю, что против спокойствия России и вашего величества существует заговор.
— Почему ты это полагаешь? — спросил царь.
И Шервуд подробно объяснил царю, почему он так полагает.
2Шервуд был сыном англичанина-механика, выписанного в Россию при Павле I для налаживания механического прядения на Александровской мануфактуре. Он получил хорошее образование: знал английский, французский, немецкий и латинский языки. Профессии отца он предпочел службу в военных поселениях и в 1819 году двадцати одного года от роду был зачислен в 3-й Украинский полк рядовым из вольноопределяющихся, а через несколько месяцев произведен в унтер-офицеры.
Что побудило Шервуда поступить в русскую армию рядовым, трудно сказать, но ясно, что честолюбивого и крайне беспринципного англичанина мало удовлетворяло положение унтер-офицера, лямку которого он тянул уже шесть лет. Его мечтой было выбиться в чины, и случай предоставил ему такую возможность.
Командир полка часто посылал его с разными поручениями то в Крым, то в Одессу, то в Киев, и это дало возможность Шервуду свести знакомство со многими дворянами в разных губерниях.
Однажды Шервуд попал на званый обед к миргородскому помещику генералу Высоцкому. В числе гостей там был и адъютант командующего 2-й армией князь Барятинский. Случилось так, что один из гостей, однополчанин Шервуда, поручик Новиков попросил у слуги стакан воды; слуга, видно, забыл и не принес. Рассерженный Новиков громко заметил: «Эти проклятые хамы всегда так делают».
Барятинский вспылил.
— Почему вы называете его хамом, — обратился он к Новикову, — разве он не такой же человек, как вы?
Слово за слово, разгорелся спор, дело запахло дуэлью. И тут Барятинский обронил слова, хорошо запомнившиеся Шервуду:
— Погодите, недолго вам тешиться над равными себе!
«Тут что-то неспроста, — подумал Шервуд. — Это не следует упускать».
Когда спустя некоторое время Шервуду пришлось быть в Одессе, в доме таможенного начальника Плахова, где на вечере присутствовало несколько офицеров 2-й армии, он обратил внимание на то, что все офицеры очень свободно рассуждают о царе и о переменах, которые ожидают Россию. У Шервуда, сопоставившего все это со словами Барятинского, окрепло подозрение, что за этим что-то кроется, и он всерьез решил разобраться, в чем тут дело.
Шервуд был желанным гостем в Каменке Давыдовых. К нему особенно благоволил брат Василия Давыдова — Александр Львович, большой гурман, который употреблял Шервуда как посыльного для привоза из Крыма устриц. Хитрый англичанин охотно исполнял поручения добродушного барина, хорошо зарабатывая на таких комиссиях.
Острый нюх добровольного сыщика почуял неладное в том, что частые гости Давыдовых — Лихарев, Поджио и другие — имели обыкновение после обеда запираться с Василием Давыдовым в его кабинете и сидеть там по нескольку часов. Но все попытки разузнать, что они там делают, были тщетны. И вдруг неожиданная удача открыла ему гораздо больше, чем он ожидал.
Однажды Шервуд приехал в город Ахтырку с поручением к графу Якову Булгари.
Рано утром он явился на квартиру Булгари. Небольшая квартира состояла из двух комнат — первая, темная, заваленная разными вещами, служила чем-то вроде прихожей, вторая была спальней хозяина. Шервуда встретил слуга и сказал, что ему придется обождать, так как граф еще спит. Шервуд уселся в первой комнате, закурил трубку и попросил слугу приготовить ему кофе. Тот вышел.
Дверь во вторую комнату была приоткрыта, и Шервуд мог разглядеть кровать и спящего на ней человека, лицо которого было закрыто одеялом. Шервуд подумал, что это Булгари, но когда человек проснулся, сдернул с лица одеяло, англичанин увидел незнакомое лицо.
— А ты, граф, спишь? — спросил незнакомец.
— Да нет, все думаю о вчерашнем разговоре, — послышался голос Булгари с другого конца комнаты. — Что ж, по-твоему, было бы самое лучшее для России?
— Самое лучшее, конечно, конституция! — уверенно заявил незнакомец.
Булгари расхохотался:
— Конституция для медведей!..
Незнакомец перебил его:
— Нет, позволь, граф, конституция, применимая к нашим потребностям и обычаям.
Но Булгари не унимался.
— Хотел бы я знать конституцию для русского народа! — и снова расхохотался.
— Конечно, не французская конституция, принятая Людовиком Шестнадцатым, — сказал незнакомец. — Я много об этом думал и могу сказать, какая конституция была бы хороша.
Незнакомец начал подробно излагать свою конституцию, и, прислушиваясь к его словам, Шервуд подумал, что изложить конституцию экспромтом невозможно, она должна быть написана. Булгари слушал внимательно и вдруг воскликнул:
— Да ты с ума сошел, ты, верно, забыл, как у нас династия велика! Hу, куда их девать?
Глаза незнакомца заблестели, он сел на кровати, засучил рукава и сказал:
— Как куда девать? Перерезать!
— Ну, вот ты уже и заврался, — ответил Булгари, — ты забыл, что их за границей много. Ну, да полно об этом, это все вздор, давай о чем-нибудь другом поговорим.
— А я говорю не вздор! — настойчиво произнес незнакомец. — А как тебе нравятся сочинения Биньона?
— А! Который писал о конгрессах? — спросил Булгари. — Да, там много правды, но французы всегда много…
