Альберт Манфред - Марат
Марат зовет своих соотечественников к сплочению, к объединению, к консолидации всех сил. Перед лицом грозной опасности, нависшей над страной, должны быть отброшены прочь все разногласия. Все французы, которым дорога их родина, дорога революция, должны протянуть друг другу руки, объединиться и общими силами противостоять врагу. Вот главная мысль Марата, воодушевляющая его в этих программных документах.
Но Марат, человек действия, не ограничивается призывом к единству. В то же время он указывает на ряд необходимых практических шагов. Он требует от Коммуны, чтобы она произвела обыски у подозрительных, ибо он законно опасается, как бы в момент обороны не было вероломного удара в спину. Он обращается с призывом к оружейникам, ножовщикам, слесарям, полировщикам производить день и ночь кинжалы, пики и другое холодное оружие для вооружения граждан. Он требует от Коммуны, чтобы она выделила специально комиссаров, которые могли бы наладить это производство. Следует заметить, что Марат предвосхитил этим призывом последующее законодательство якобинского Конвента. Пройдет менее года, и якобинский Конвент осуществит на практике предложения Марата сентября 1792 года.
В том же обращении Марат вновь возвращается к идее, встречавшейся у него раньше, в другой форме. Он требует ввиду сложившихся грозных для родины условий создать высшую временную исполнительную власть в составе трех человек, наделенных самыми широкими полномочиями. Триумвират — вот что нужно сейчас для спасения Франции.
Марат считает, что триумвиры должны быть избраны из числа наиболее просвещенных, смелых и честных людей, избраны, конечно, на короткий срок. Их миссия должна закончиться в тот момент, когда враг будет полностью сокрушен. Это обращение Марата замечательно глубоким пониманием роли революционного насилия. «Не бойтесь этого слова, — пишет Марат, — только силой можно прийти к торжеству свободы и обеспечить общественное спасение».
Марат в эти дни принимает самое живое участие и в избирательной борьбе, проходящей в Париже и по всей стране в связи с выборами в Конвент. В отличие от жирондистов, предлагавших организацию двухстепенных выборов, Марат настаивает на прямых выборах: только они могут обеспечить демократический порядок избрания. Он составляет и публикует в своей газете два списка — список лиц, достойных быть избранными в Конвент, за которых он призывает народ голосовать.
Этот список состоит из двадцати двух имен. Первым названо имя Максимилиана Робеспьера, который для Марата оставался и в 1793 году «Аристидом нашего века». За ним идет Жорж Дантон. Марат считал Дантона замечательным патриотом, «апостолом свободы»; он требовал, чтобы Дантону, а не Ролану было поручено руководство министерством внутренних дел, и находил его наиболее подходящим для роли вождя политической партии. Но со своим острым политическим чутьем Марат рано прозрел склонность Дантона к политике компромисса, к сглаживанию острых углов. Он критиковал публично у якобинцев Дантона за недостаток твердости и решительности по отношению к Дюмурье, но эта критика знаменитого трибуна оставалась доброжелательной, товарищеской. Далее шел Жан Панис, адвокат по профессии, в 1792 году один из руководителей парижской полиции, сыгравший заметную роль в подготовке восстания 10 августа, затем член Наблюдательного комитета Парижской коммуны, где он был товарищем и почитателем Марата. Четвертым в этом списке был Никола Бийо-Варенн, которого Марат поддерживал, затем ученик Друга народа Фрерон и другие.
Старый боевой товарищ по перу, с которым Марат не раз ссорился и мирился, «генеральный прокурор фонаря» Камилл Демулен в этом списке занимал лишь семнадцатое место. Бедный журналист, не имевший лишней сорочки для смены, женившись на прелестной Люсиль Дюплесси, обрел не только очаровательную жену, горячо уверовавшую в гениальность своего легкомысленного мужа, но и десятки тысяч ливров приданого и превосходное имение «Замок королевы», тут же переименованное в соответствии с духом времени и республиканскими чувствами его нового владельца в «Замок равенства». Впрочем, новый собственник «Замка равенства» оставался все тем же неугомонным повесой, «старым кордельером», по-прежнему легкомысленным и талантливым «рыцарем пера», и Марат, сохранивший к нему все то же иронически-доброжелательное отношение, поддерживал его кандидатуру в числе «превосходных патриотов», достойных быть избранными в Конвент.
Одновременно Марат опубликовал второй список — «список недостойных лиц», которых рекомендуют враги свободы и, в частности, газета «La Sentinelle» — «Часовой» Луве де Кувре, субсидируемая министром внутренних дел Роланом. Этот список жирондистских политиков — Бриссо, Гаде, Ласурса, Кондорсе, Верньо и других, — сопровождаемый краткой убийственной характеристикой каждого, Марат публикует, чтобы предостеречь против них граждан-избирателей.
Марат не скрывает своих пристрастий. С поднятым забралом он выступает против «свободоубийственной партии», против «клики государственных людей», как он презрительно именует бриссотинцев.
Бездеятельность жирондистского правительства в борьбе против наступавших интервентов, неспособность жирондистских министров вести войну пореволюционному заставили Марата изменить отношение и к членам Исполнительного совета. До сих пор, критикуя партию Бриссо — Верньо, Марат обходил молчанием имена Ролана, Клавьера, Сервана, Лебрена, мннистров-жирондистов, занимавших высшие посты в Исполнительном совете. Он еще не терял надежды на то, что они послужат интересам революции. Теперь он меняет свое мнение. Он выступает со статьями, в которых обличает министров в неверии, трусости, двоедушии, тайных связях с бриссотинцами, в неспособности защищать революцию. В составе Исполнительного совета он видит лишь одного достойного министра — это Жорж Дантон. Дантон заслуживает полного доверия и полной поддержки, говорит Марат, но этого нельзя сказать о его коллегах по министерству.
Марат резко меняет свое отношение и к Жерому Петиону — мэру Парижа, одному из авторитетных имен демократической партии. До лета 1792 года Марат отзывался всегда о Петионе с уважением и симпатией; он считал его поборником свободы, защитником интересов народа. Но с тех пор как Петион все теснее стал связывать свою судьбу с кликой Бриссо — Верньо, Марат критически переоценивает свое отношение к человеку, которого так долго уважал. Одну из своих листовок он целиком посвящает Жерому Петиону. Он публикует и расклеивает на улицах Парижа открытое письмо к Петиону, в котором разоблачает этого «доброго малого», некогда служившего интересам революции.
