Мария Кюри - Пьер и Мария Кюри
В присутствии своих поклонников или власть имущих, которые теперь обращаются с ней, как с высочайшей особой, она, как и ее супруг, выказывает удивление, усталость и более или менее удачно скрываемое нетерпение, а кроме того — скуку; смертельная, давящая скука пригнетает ее, когда навязчивые люди говорят ей об ее открытии и об ее таланте.
Из множества анекдотов один прекрасно выражает отношение обоих Кюри к тому, что Пьер называет «благостынями судьбы». Супруги обедают в Елисейском дворце у президента Лубе. Вечером одна дама подходит к Мари и говорит:
— Хотите, я вас представлю греческому королю?
Мари наивно, вежливо, в мягком тоне отвечает чересчур откровенной фразой:
— Не вижу в этом надобности.
Заметив, что дама опешила, и разглядев, к своему ужасу, что эта сначала не узнанная ею дама не кто иная, как мадам Лубе, Мари краснеет, спохватывается и поспешно говорит:
— Да… конечно, да, я исполню ваше желание!.. И когда вам будет угодно.
* * *У Кюри появляется другой повод жить «дикарями»: они просто убегают от любопытных. Больше, чем прежде, они ездят по безвестным деревням, а если приходится им ночевать в каком-нибудь деревенском трактире, записываются под вымышленной фамилией.
Однако лучшим способом переодевания оказывается их естественный вид. Глядя на неуклюжего, плохо одетого мужчину, который ведет руками велосипед по проселку где-нибудь в Бретани, и на его спутницу в крестьянском наряде, кто бы мог себе представить, что это нобелевские лауреаты.
Даже самые осведомленные люди сомневаются, они ли это. Одному ловкому американскому газетчику удалось напасть на их след. Нагнав их в Пульдю, он останавливается в полной растерянности перед рыбачьим домиком. Газета отправила его проинтервьюировать известную ученую мадам Кюри. Где же она может быть? Надо у кого-нибудь спросить… хотя бы у этой милой женщины, которая сидит босиком на каменных приступках к двери и высыпает песок из деревенских холщовых туфель.
Женщина поднимает голову, пристально вглядывается в непрошеного гостя серо-пепельными глазами… и вдруг становится похожей на сотни фотографий, появлявшихся в печати. Это она! Репортер с минуту стоит как пораженный громом, затем усаживается рядом с Мари и вытаскивает записную книжку.
Увидев, что бегство невозможно, Мари покоряется судьбе и отвечает на вопросы короткими, отрывочными фразами. Да, Пьер Кюри и она открыли радий. Да, они продолжают свои исследования…
Тем не менее она не перестает вытряхивать свои туфли и для верности колотит ими о каменный приступок, затем надевает на свои красивые ноги, исцарапанные колючками и камнями. Какой превосходный случай для журналиста! Какой благоприятный повод набросать с натуры «интимно-бытовую» сценку. И милый репортер спешно запускает свое жало глубже. Как бы хотелось получить несколько откровенных сведений о юности Мари, о методах ее работы, о психологии женщины, посвятившей себя научным изысканиям!
Но в ту же минуту поразительное лицо делается каменным и только одной фразой, той самой, какую она будет повторять, как свой девиз, одной фразой, рисующей ее характер, жизнь и призвание более выразительно, чем целая книга, Мари прекращает разговор: «В науке мы должны интересоваться вещами, а не личностями».
Глава XVII
Будни
Имя Кюри стало «большим именем». У Пьера и Мари стало больше денег, но меньше счастливых минут.
Мари в особенности утратила свой пыл и чувство радости. Наука не поглощает ее целиком, как Пьера. Всякие происшествия текущего дня действуют на ее чувствительность и плохо отражаются на ее нервах.
Торжественная шумиха вокруг радия и Нобелевской премии раздражает Мари, не избавляя ни на минуту от заботы, отравляющей ей жизнь: болезни Пьера.
Пьер Кюри — Жоржу Гуи, 31 января 1905 года:
«В данное время мои ревматизмы оставили меня в покое, но летом у меня был такой жестокий приступ, что я вынужден был отказаться от поездки в Швецию. Как видите, мы ни в какой степени не выполнили нашу обязанность по отношению к Шведской академии наук. Говоря правду, я держусь только тем, что избегаю всякого физического напряжения. Моя жена в таком же положении, и о работе по целым дням, как прежде, не приходится и думать».
Пьер Кюри — Жоржу Гуи, 24 июля 1905 года:
«Мы продолжаем жить в качестве людей, очень занятых тем, чтобы не делать ничего интересного. Вот уже год, как мной не сделано ни одной работы, я ни одной минуты не принадлежу себе. Очевидно, я еще не придумал средства оградить нас от траты времени на мелочи, а между тем совершенно необходимо это сделать. В этом вопрос жизни или смерти для умственной деятельности.
Причиною моих болей является, по-видимому, не настоящий ревматизм, а какой-то вид неврастении; мне стало лучше с тех пор, как я питаюсь более прилично и принимаю стрихнин».
Пьер Кюри — Жоржу Гуи, 19 сентября 1905 года:
«…Я ошибся, когда писал вам, что состояние моего здоровья стало лучше. У меня было несколько новых приступов, — их вызывает малейшая усталость. Я задаю себе вопрос, смогу ли я при таком состоянии здоровья когда-нибудь работать в лаборатории».
О прежних днях каникул, очаровательных, безрассудных, опрометчивых, когда супруги носились по дорогам, точно школьники, — об этом не возникало и вопроса. Мари наняла маленький деревенский домик под Парижем, в долине Шеврезы. Там она ухаживает за мужем и за дочкой.
Страдая телом и чувствуя нависшую над ним грозную опасность, Пьер мучится сознанием того, как быстро уходит время. Не боится ли этот еще молодой мужчина смерти? Он точно соревнуется с преследующим его невидимым врагом. Все время куда-то неистово торопится. Надо ускорить темп исследований, пользоваться каждой минутой, уделять больше времени работе в лаборатории.
Мари считает своим долгом работать с большим напряжением, но оно переходит границы ее нервной выносливости. На ее долю выпал суровый жребий. Двадцать лет тому назад шестнадцатилетняя полька, еще с шумом в голове от всяких празднеств, вернулась из деревни в Варшаву зарабатывать себе на хлеб, и с этих пор она не прерывала тяжелый труд. Всю свою юность прожила она в холодной мансарде, согнувшись над учебниками физики. А когда пришла любовь, и та оказалась неразрывно связанной с работой.
Соединив в одном горячем увлечении любовь к науке и к мужчине, Мари обрекла себя на непримиримое существование. Нежное чувство Пьера к ней и ее к нему были одной силы, их идеалы были одинаковы. Но в своем прошлом Пьер пережил и приступы находившей на него лени, и кипучую юность, и сильные страсти. Мари же со времени замужества ни на минуту не отклонялась от своей цели, своих обязанностей, и временами ей хотелось просто наслаждаться жизнью. Она нежная жена и мать. Она мечтает о приятных, мирных передышках, о днях спокойной, беззаботной жизни.
