Нина Гаген-Торн - Memoria
— Вы за них не волнуйтесь, Лев Яковлевич! Веселиться — это они могут, — встал Владимир Германович. Поправил штаны, сползавшие с округлости его живота, подмигнул насмешливыми, выпуклыми голубыми глазами.— Этот вот Костя Жихарев, например, как всем известно, и мне тоже, с тщательностью, достойной лучшего применения, отделывает фигуры «казачка». Если бы он половину этого старания отдавал на подготовку докладов на семинаре!
Смех прогрохотал по скамьям. Красный смеющийся Костя замахал руками и закричал:
— Что вы, Владимир Германович!
— Да, да, — кивнул старик серебряной головой. — Но это полбеды. Надо, чтобы вы помнили, — рявкнул он, — отсутствие тщательности в поле — беда! То, что упущено,— не вернешь! То, в чем понадеялся на память, — упущено! Записывайте! Проверяйте и снова пишите! Сколько тетрадей надо иметь? Скажите хоть вы, — он ткнул пальцем в какую-то девушку.
— Три, Владимир Германович! — отвечала она, вскакивая. — Дневник, тематический дневник и окончательное описание.
— Ну, так! — согласился старик. — Но, я уверен, осенью у половины не все разделы будут заполнены... Предупреждаю: не жалейте бумаги и времени! Лишних записей не бывает! Заведите вьюки для тетрадей, собирайте их хоть пудами!
Зал засмеялся. Сережа Стебницкий сказал:
— Товарищи! Я прочту список участников и районы обследования.
Потом Константин Никитич, дядя Костя, как все его звали, вышел, поправил пенсне на маленьком носике, расшаркался и сказал:
— Я долго учительствовал в провинции, товарищи. Немало в жизни поездил, посмотрел, собирал фольклор и материальную культуру. Но не покидало чувство одиночества и как бы ненужности моих записей. Окружающим казался я чудаком, а записывание — бездельем. И теперь, попав в наш институт, я восхищаюсь: я не один! В коллективе! Сколько народу — молодого, живого, интересуется тем же, чем я! На лекциях маститых и мудрых ученых мысли, что смутно бродили у одиночки, приобретают глубокую и стройную связь. Школа этнографии! Общие усилия сделают плодотворной всякую работу и всякую мысль! Если бы вы могли себе представить, какое это счастье, мои молодые друзья! — он высморкался и осмотрелся. — Я нашел свою Alma mater! Вам будет легче, вы это нашли в юности. Будем же дружно работать на пользу науке, на пользу народу! — он поклонился, расшаркался и направился к месту. Дяде Косте хлопали, чуть посмеиваясь.
Хмурясь на эти смешки, к кафедре вышла Лиза Орлова. Обведя всех добрыми глазами, она повернулась к профессорам.
— Константин Никитич прав, — сказала она. — Не умею я много говорить. Хочу только подтвердить то, что сказал он: мы понимаем отношение к науке, о котором говорите вы, Лев Яковлевич. Мы поедем не только изучать, постараемся помочь там чем можем. Мы знаем, Владимир Германович, важность полевых записей, знаем, как много значит для дальнейшей работы первое пребывание в поле. Трудностей не боимся. — Она улыбнулась с угловатой застенчивостью и просветлела. — Мы ведь потому и становимся этнографами, что хотим испытать трудности, увидеть, как люди живут... — она развела руками и сложила их вместе. — Мы хотим изучать, чтобы понимать, понимать, чтобы помогать! Вот увидите, к осени привезут работы! — она улыбнулась и села. Ей долго хлопали: Лизу любили.
Потом еще многие говорили. Наконец Костя стукнул по бубну:
— Деловая часть окончена! А теперь предлагаю пантомиму-импровизацию. Художественное изображение задач этнографии. Произведение Сережи Стебницкого и Левки Перовского.
Костя недаром накануне носился по институту, мелькая сразу в двадцати местах: готовил отвальный вечер. Всюду слышался его заливистый, веселый тенор. Костя загонял с полдюжины первокурсниц — Левка уверял, что видел их в обмороке. Неделовая часть — прощальный вечер перед практикой — был организован отменно.
На помост вбежали люди. Отодвинули стол. Поставили ширму. Перед ней — кресло. Ведущий, в бархатной куртке с бантом, вышел и поклонился:
— Пантомима. Прекрасная Этнография и ее женихи. Действующие лица: Старый Мудрец Антрополог Археологович. Прошу.
Лев Яковлевич, уступая умоляющему взгляду Сергея Стебницкого, растерянно усмехаясь, сел в кресло. Шушуканье весело пробежало по залу.
— Дочь его. Прекрасная Этнография!
Девушка в сделанном из простыни плаще, с распущенными косами прыгнула на эстраду, склонилась к ногам отца.
— Друг дома — Мудрый Шаман, — указал Левка и пододвинул стул смеющемуся и трясущему животом Владимиру Германовичу.
Зал хохотал аплодируя.
— Женихи Этнографии: метод разъездной, известный величиной.
Длинный Федя Физик, наивно приподняв брови и сохраняя серьезность, выехал на детском велосипеде, стал кругами объезжать Этнографию.
— Метод стационарный, рассчитан на многие лета. Костя, груженный папками, фотоаппаратом, штативом, вздыхая, подошел и сел на пол.
— Они влюблены в Прекрасную Этнографию, — комментировал ведущий, — но ужасные опасности грозят ей. Свирепый Историус близко!
По помосту уже крался некто в простыне, исписанной знаками, потрясая огромным пером, как копьем.
— А этот? — Левка выхватил из зала студента-географа. — Грозный Географус! Он ничего не знает, как видите, но я-то знаю: он хочет захватить в плен Этнографию и сделать ее своей служанкой!
Географ засмеялся и тихо спросил:
— Что мне делать?
— Они хотят украсть Этнографию у отца! — вскричал ведущий.
Этнография изображала испуг и мольбу. Историус и Географус гонялись за ней.
— Великий Шаман, помогайте!
Профессор Богораз ударил в бубен.
Зал зааплодировал, входя в пантомиму, как греческий хор.
Методы, взявшись за руки, закрыли Прекрасную Этнографию от похитителей. Она танцевала. Шаман бил в бубен.
— Правильно! Объединить оба метода! — кричали в зале.
Потом вызывали авторов и исполнителей. Антрополог Археологович смеялся. Левка кланялся, откидывая пушистые волосы. Прозрачные глаза его не смеялись. Он был горделив и серьезен.
После инсценировки утащили скамейки. Один из студентов сел за рояль. Начались танцы. Старики в своих креслах смотрели покуривая. Потом незаметно встали, пошли в кабинет кафедры.
— Ну, как? — спросил Владимир Германович, ложась на диван. — Мой Сережка и этот Лева: теоретические споры о методах — в пантомиме? — он засмеялся. — Способные парни! А? Антрополог Археологович?
Лев Яковлевич, негромко смеясь, поправил очки и махнул рукой.
— Старимся мы с вами, Владимир Германович... Старимся... Но, знаете ли, и стариться хорошо, когда смотришь на них. Прекрасная Этнография. Эта девочка очень весело ее изображала. Хорошая девочка! Ну, до свидания, Владимир Германович! — Он взял свою шляпу, пошел по пустым коридорам под взрывы смеха и музыки, долетавшие из Большой аудитории.
