Федор Бурлацкий - Мао Цзэдун и его наследники
Сбылись, конечно, но совсем не так, как думал Председатель. «Правые коммунисты», в том числе изгнанный Дэн Сяопин, легко сумели взять реванш после смерти Мао, и в жертву на этот раз была принесена Цзян Цин.
Даже рассказывая об этом эпизоде, Цзян Цин не вполне отдавала себе отчет в подлинных целях Мао и подлинной подоплеке «культурной революции». Она хваталась то за одно, то за другое звено в происходящем — свои вторжения в сферу культуры, личные обиды на Лю Шаоци, его жену, борьбу с «ревизионизмом», заговоры Линь Бяо, — ее бедная головка не могла вместить весь этот поток и понять его главное направление. Все дело было в ложной исходной посылке: она полагала себя чуть ли не пружиной всех событий, тогда как была не более чем суетливой марионеткой. Ею играли многие — сам Мао со своего недоступного возвышения, Кан Шэн, Линь Бяо, Яо Вэныоань. Марионетка была повсюду, во всем участвовала, и потому ей казалось, что все исходит от нее. Эта иллюзия кружила голову, в которую заползали все более тщеславные надежды и замыслы.
Эти надежды усилились в связи с падением последнего официального претендента на наследование власти Мао — Линь Бяо. В автобиографическом интервью Цзян Цин содержится любопытная версия крушения бывшего министра обороны КНР. Она рассказывает, что Линь Бяо не только замышлял покушение на Председателя Мао, но и предпринял несколько попыток совершить его, намереваясь убить «всех товарищей из Политбюро». «Его люди сделали план нашей резиденции и собрались подвергнуть ее бомбардировке, чтобы разом покончить с нами всеми». Очень «правдоподобный» способ расправы с членами Политбюро — не правда ли?
Не довольствуясь этой версией, Цзян Цин тут же предлагает иную: люди Линь Бяо установили тайный контроль над резиденцией Мао Цзэдуна, приготовили яд, чтобы постепенно подкладывать его в пищу Председателя Мао и самой Цзян Цин. Доказательство? Вот оно: почти весь 1969 год она «страдала невралгией, которая отрицательно сказалась на деятельности мозга и памяти. Лишь недавно она выздоровела». Видимо, Линь Бяо подкладывал очень щадящий яд…
Присутствовавший на встрече Яо Вэньюань счел нужным восстановить официальную версию этого события и вставил следующее: Линь Бяо-де пользовался поддержкой «советских ревизионистов». После провала он бежал в направлении Советского Союза, захватив жену и сына. Выбитый из колеи и охваченный паникой, он бросился в объятия врага. Предав партию и страну, он сам подписал себе приговор — его самолет разбился в Монголии.
— Такие товарищи, как премьер, Кан Шэн, Чжан Чуньцяо, Яо Вэньюань и я, — продолжала Цзян Цин, — стояли на стороне Председателя Мао. Они («ультралевые» сторонники Линь Бяо) повсюду разжигали пламя пожара, а мы действовали как пожарная команда и сражались, чтобы защитить ветеранов. Целью Линь Бяо было ниспровергнуть ветеранов, захватить власть и сделать так, чтобы «советские ревизионисты» немедленно ввели в Китай свои войска. Однако, как сказал Председатель Мао министру Шуману, он одним махом покончил с Линь Бяо.
Во всем этом нельзя обнаружить ни грана правды, Линь Бяо был одним из наиболее антисоветски настроенных деятелей, что видно из его выступлений, и одним из активных творцов культа Мао Цзэдуна.
Из рассказа Цзян Цин можно видеть, что Мао Цзэдун уже давно планировал расправу с Линь Бяо, использовав его предварительно против Лю Шаоци. Что касается Цзян Цин, то она подталкивала Мао в этом направлении, видя в Линь Бяо своего потенциального соперника.
Наибольшее место в автобиографии Цзян Цин занимает рассказ об апофеозе ее деятельности: это реформа всей сферы культурной жизни Китая. Вот когда она, наконец, самоутвердилась в среде, которая отвергла ее 30 лет назад, взяла реванш за унижения, за обманутые ожидания славы и поклонения. Поощряемая Мао, она железной метлой прошлась по всем закромам и сусекам духовной жизни страны, ни один не оставив без своего августейшего внимания.
Вспоминая о событиях начала 60-х годов, она с болью призналась, что ее появление — после многих лет отсутствия — в кругах драматических актеров, танцоров, музыкантов сделало ее чрезвычайно уязвимой для критики. Когда она стремительно вышла на первый план в качестве единоличного руководителя искусства, с ней отказывались сотрудничать, а некоторые даже составляли против нее заговоры. Но такая враждебность не могла остановить ее.
Цзян Цин не скрывала от Р. Уитке, что она добивалась верховной власти над сценическим искусством и в конечном счете над национальной культурой. С какой целью? С целью «революционизировать» умы людей. Она полагала, что ей необходима такая власть над сознанием народа для упрочения личной власти и авторитета и для укрепления позиций ее верных последователей. Кроме того, стать директрисой национальной драмы означало узурпировать историческую прерогативу мужчин — «играть роль распорядителя и определять то, что должно ставиться».
Нужно ли говорить, что никакого отношения к марксистскому пониманию путей формирования социалистической культуры и методов руководства им вся эта левацкая практика не имеет. Зато она имеет прямую связь с традициями имперского Китая.
Известно, что танский император Мин Цзун учредил при дворе актерскую труппу, которую назвал «Грушевым садом»; такой же патронаж над театром осуществляли его преемники. Последняя правительница маньчжурской династии вдовствующая императрица Цы Си так увлекалась театральным искусством, что соорудила для себя в Летнем дворце высокую открытую сцену в витиеватом стиле династии Мин. Там инсценировались любовные романы и истории о сыновней почтительности, ставились пьесы в духе буддийского учения, в которых фигурируют религиозные маски. Сама вдовствующая императрица не довольствовалась ролью простой зрительницы. Время от времени она и ее протеже — юный император Тун Чжи облачались в фантастические костюмы и выступали в амплуа далеко не таких августейших особ, какими они были.
Наведя порядок в области драмы, Цзян Цин занялась музыкой. Она призналась Р. Уитке, что слышала лишь немного западной музыки и даже не могла бегло читать ноты, но в начале 60-х годов она энергично занялась самообразованием. Многие годы Цзян Цин была уверена, что китайцы в состоянии обогатить свою музыкальную культуру на основе зарубежных достижений, но, познакомившись ближе с западной музыкальной культурой, она решительно отвергла эту идею.
«С молотом в руке, — объявила она, — подняв сжатый кулак, я пошла в наступление на все старое». Услужливые деятели из сферы музыки немедленно отреагировали, однако многое еще оставалось неясным, и вот начались споры, какой должна быть «революционная музыка». Некоторые хотели, чтобы вся музыка была только симфонической. Другие предлагали ориентироваться только на сольные инструменты или положить в основу вокальное искусство.
