Александр Витковский - Поединок спецслужб. Перезагрузка отменяется
— Парадокс в том, что с Абелем я виделся всего два раза, — рассказывает Юрий Иванович. — Первый раз — в Германии, во время его обмена на Пауэрса, второй — через несколько лет, когда в конце шестидесятых годов я ненадолго вернулся из Китая, где находился в длительной служебной командировке. Тогда мы случайно столкнулись в нашей столовой на Лубянке. Абель узнал меня, подошел поздороваться и сказал, что пора бы нам встретиться и познакомиться поближе. К сожалению, в тот же день я возвращался в Пекин. Больше мы не виделись. А жаль... Но чтобы достоверно сыграть роль родственника, мне пришлось заочно хорошо изучить Рудольфа Ивановича. В своих письмах, которые направлялись на его имя в Америку, я, как мог, пытался подбодрить его и сообщал, что родственники предпринимают определенные шаги к его освобождению. Конечно, американцы читали эти письма, но ничего подозрительного в них не находили. А нам нужно было морально поддержать Абеля и, что называется, между строк, информировать его о состоянии дел но обмену. Уверен, он правильно интерпретировал все мои письма...
Около года тянулась эта «семейная» переписка. Наконец в декабре 1961 года Абеля вызвали к начальнику тюрьмы. Он показал заключенному конверт, на котором значилось: «Вскрыть в присутствии Рудольфа И. Абеля». В нем был другой конверт с пометкой: «После прочтения уничтожить». Это было послание от адвоката Донована, который сообщал своему подзащитному, что выезжает в Берлин, чтобы на неофициальном уровне вести переговоры о возможном обмене Абеля. В связи с этим он просил его известить жену и объяснить ей цель приезда американского юриста в ГДР.
В тот же день Рудольф Иванович подготовил письмо, которое в течение трех суток было передано его жене.
Потянулись долгие недели ожидания. Наконец вечером 6 февраля 1962 года в камеру вошел надзиратель и скомандовал: «Абель, на выход, с вещами».
В комнате дежурного начальник тюрьмы объявил заключенному, что сейчас ему выдадут новый костюм и повезут в Нью-Йорк. Уже в два часа ночи заключенный был в самолете, а в пять утра его зарегистрировали в тюрьме Нью-Йорка. На следующий день Абеля усадили в машину и под охраной повезли на какой-то военный аэродром.
Сохранились кадры американской кинохроники, запечатлевшие Рудольфа Ивановича Абеля в момент его выхода из тюрьмы. В его руках—сумка и небольшой портрет в рамке с изображением 35-го президента США Джона Фицджеральда Кеннеди, который Марк написал в тюрьме Атланты. Существует легенда, что этот портрет долгое время висел на стене Овального кабинета президента США в Белом доме.
Уже темнело, когда заключенный и сопровождающие его лица (сказать точнее — охрана) сели в четырехмоторный самолет. Абелю никто не говорил, куда и зачем они летят, но он сам сориентировался по ночному звездному небу и понял: самолет взял курс на Европу. Летели долго. Где-то остановились на дозаправку. Наконец ближе к вечеру 9 февраля приземлились в Западном Берлине в аэропорту Темпелгоф. Последние часы в качестве заключенного Абель провел в подвале здания оккупационных войск США. Его заперли в клетку, где он и просидел всю ночь под охраной двух солдат.
И вот наступил долгожданный день. Утром 10 февраля 1962 года на мосту «Альтглинике-брюкке», соединявшем Западную и Восточную Германию, состоялся акт обмена. Для нашего разведчика это был действительно «Мост свободы»
Вот как об этом вспоминал сам полковник Абель.
«В машине со мной сидели мои “телохранители” и еще один человек, прилетевший из США.
— Вы не опасаетесь, полковник, что вас сошлют в Сибирь, — спросил он.
Я рассмеялся.
— Подумайте, еще не поздно, — продолжал он.
Я улыбнулся опять и отвернулся.
Дорога шла под уклон, впереди были видны вода и большой железный мост. Недалеко от шлагбаума машина остановилась. Приехали!
Еще несколько минут ожидания. Мы вышли из машины, и тут обнаружилось, что вместо двух больших сумок с моими вещами взяли только одну. Вторая, с письмами и судебными делами, осталась у американцев. Я запротестовал. Мне обещали их передать.
Неторопливыми шагами мы прошли шлагбаум и приблизились к середине моста. Там уже стояли несколько человек. Я узнал Уилкинсона (бывший начальник тюрьмы в Атланте) и Донована. С другой стороны тоже стояли несколько человек. Одного я узнал — старый товарищ по работе. (Среди встречающих был и «двоюродный брат» Абеля — Юрген Дривс, он же Юрий Дроздов. —Авт.) Между двумя охранниками стоял Пауэрс.
Представитель СССР громко произнес по-русски и по-английски:
— Обмен.
Уилкинсон вынул из портфеля какой-то документ, подписал его и передал мне. Быстро прочел — бумага свидетельствовала о моем освобождении и была подписана президентом Джоном Ф. Кеннеди! Я пожал руку Уилкинсону, попрощался с Донованом и пошел к своим товарищам. Сели в машины и спустя некоторое время подъехали к небольшому дому, где меня ожидали жена и дочь.
Кончилась четырнадцатилетняя командировка!»
После возвращения в Москву Абель прошел курс восстановительной терапии под наблюдением врачей Центральной поликлиники, что расположена в Варсонофьевском переулке, и госпиталя КГБ СССР, отдохнул в санатории. Этого требовало состояние его здоровья. За время тюремного заключения он потерял более пяти килограммов веса, был истощен морально и физически, к тому же обострилась язва желудка, а также другие болезни, присущие его возрасту.
— Это быта специально разработанная для него лечебная методика, — рассказал мне начальник медслужбы ФСБ РФ генерал медицинской службы Алексей Ланин. — Кроме общеукрепляющих процедур специально для Рудольфа Ивановича была придумана уникальная система психофизиологической реабилитации. Помимо всего прочего, много внимания в ней отводилось, вы не поверите, шелкографии и решению математических задач. Он мог полностью отдаваться этой работе, забыв обо всем на свете. Так мои коллеги тех лет избавили его от посттюремного синдрома и практически полностью восстановили физическое и психическое здоровье этого удивительного человека.
—Что делалось разведкой для освобождения Фишера из тюрьмы? — поинтересовался я у генерала Вадима Кирпиченко.
— Хотя на официальном политическом уровне наша страна, как, впрочем, и любая другая в подобных ситуациях, хранила молчание, оперативные и дипломатические мероприятия по возвращению разведчика на родину стали готовиться уже с октября 1957 года, еще до вынесения судебною приговора. К этому была подключена семья Фишера, наши оперативные возможности, адвокаты-посредники из Берлина. Подыскивали мы и вариант обмена из числа арестованных в СССР американских разведчиков. Но в США считали Абеля очень крупной фигурой. Руководитель ЦРУ Аллен Даллес прямо заявил в беседе с Донованом: «Если бы у меня в Москве были три таких разведчика, как Абель, я бы знал о Советском Союзе все». Поэтому они не соглашались ни на какие уступки.
