Робин Брюс Локкарт - Сидней Рейли: шпион-легенда XX века
Московские эмиссары особенно привлекали мое внимание. Тот, которого знал Савинков, был бледен, а его глаза тревожно бегали по комнате. Другой, Андрей Павлович, холодно усмехался и не сводил глаз со своего товарища. Этот взгляд был жесток и проницателен. Картина эта напомнила мне игру кошки с мышью. Тот, которого знал Савинков, видимо, находился во власти панического страха: даже в безопасном, цивилизованном Париже он чувствовал, как щупальца ЧК сжимают его.
Павловский, видимо, написал письмо Савинкову под угрозой смерти. Сидней, казалось, разделял мое мнение. Каждый раз, когда к нему обращались, он твердил: «Не верьте, это провокация». Но Савинков колебался, так как слепо верил Павловскому. Госпожа Деренталь горячо приняла сторону московских эмиссаров и заявила, что немедленно едет в Россию, независимо от того, как поступят остальные.
Каждый вечер мы встречались и продолжали спорить. Эмиссары Павловского иногда присутствовали, иногда нет. Но порознь мы их никогда не видели. И каждый вечер был повторением прошлого: Сидней возражал, Савинков сомневался, Деренталь становился все более озабоченным, а его жена все более многословной. На лбу посланца Павловского выступали капли пота, губы его дрожали. Три недели Савинков обдумывал свое решение. Наконец он решился ехать в Россию с Деренталями и обоими эмиссарами. Савинков выехал с итальянским паспортом в Берлин.
Были приняты все меры, чтобы обеспечить его инкогнито и безопасность. При первой возможности он обещал Сиднею прислать известие о себе. По тем временам это значило, что могли пройти недели. Так и произошло. Дни шли, а известий все не было. Мы жили в постоянном напряжении. Отсутствие вестей было скорее хорошим признаком, потому что о провале и аресте Савинкова большевики не замедлили бы оповестить весь мир. Сидней боялся, что Савинков может попасться случайно.
Первые вести поразили нас страшным ударом. «Известия» в номере от 29 августа сообщили об аресте Савинкова в России. Но самым ужасным стали сведения, которые начали затем приходить каждый день: Савинков приговорен к смертной казни, смертная казнь заменена десятилетним тюремным заключением, приговор отменен, Савинкову возвращена свобода… Антибольшевистская печать, естественно, пришла к заключению, что примирение Савинкова с большевиками было подготовлено еще в Париже.
В ответ на письмо в защиту Б.В. Савинкова, опубликованное в газете «Морнинг пост», Сидней Рейли получил следующее послание от Черчилля:
«С глубоким огорчением я прочел известия о Савинкове. Боюсь, что объяснение, которое Вы даете в своем письме в «Морнинг пост», расходятся с событиями. «Морнинг пост» печатает сегодня подробный отчет о процессе, и я узнаю те же речи, которые слышал от Савинкова в Чекарсе насчет свободных Советов и т. п. В своем письме Вы не объясняете, что заставило его поехать в Советскую Россию. Если правда, что он оправдан и освобожден, я могу только порадоваться. Я уверен, что, если ему удастся приобрести влияние на этих людей, он сделает все возможное, чтобы улучшить общее положение дел. Вообще говоря, то, как большевики обошлись с ним, свидетельствует о том, что они способны вести себя прилично и разумно.
Буду рад всему, что Вы сообщите мне по этому поводу, потому что я всегда считал Савинкова крупным человеком и большим русским патриотом, несмотря на ужасные вещи, с которыми связано его прошлое. Впрочем, трудно судить политическую жизнь чужой страны.
Преданный Вам
Уинстон С. Черчилль».
Вскоре стало ясно, что «Известия» печатают подлинные заявления Савинкова, который предал своих друзей, свою организацию, дело, которому служил, свою родину. Сидней был глубоко этим потрясен, так как высоко ценил Савинкова и считал его героем.
С тяжелым сердцем Сидней вновь взялся за перо и направил в «Морнинг пост» опровержение того, что он в прошлый раз писал о Савинкове.
В ответ пришло второе послание от Черчилля:
«Усадьба Чартеелл, Вестерхэм-Кент, 15 сент. 1924 г.
Многоуважаемый г. Рейли!
С большим интересом прочел Ваше письмо. События развернулись так, как я ожидал. Думаю, что Вам не следует судить Савинкова так жестоко. Положение его было поистине страшно; только те, кто сам проходил через подобные испытания, имеют право вынести приговор. Во всяком случае, я подожду конца этой истории, прежде чем менять мнение о Савинкове.
Преданный Вам
УС. Черчилль».
Савинков писал моему мужу длинные письма из тюрьмы, объясняя свое поведение, оправдываясь и одновременно защищая большевиков. Но муж не отвечал. Измена старого друга была слишком тяжелым ударом для него.
Вскоре на пароходе «Нью-Амстердам» мы уехали в Нью-Йорк. Большевики выиграли первую схватку.
Глава 4
Интерес большевиков к Рейли не уменьшился даже после нашего отъезда из Европы. Я заметила, что один из стюардов на пароходе все время следит за нами, и следит так внимательно, что даже обратил на себя мое внимание. Это был высокий человек, гладко выбритый и которого я бы ни за что не узнала, если бы не его изуродованное ухо. Это снова был Дребков! Сидней вез с собой важные бумаги, и он был уверен в том, что со стороны большевиков будет предпринята попытка овладеть ими.
– Он шпионит слишком открыто, – был ответ Сиднея. – Наш настоящий соглядатай, наверное, кто-нибудь иной.
Прогуливаясь по палубе, Сидней встретил еще одного своего знакомого (тоже русского). С отчаянием я подумала о том, что русские, увы, находятся везде. Это был человек с протезом, одну ногу он потерял на войне. Теперь он жил в Америке.
– Узнаешь ли ты снова этого человека, если снова с ним встретишься? – спросил меня однажды Сидней.
– Думаю, что да. Но почему?
– Это настоящий агент. Стюард лишь ширма.
– Но зачем все эти люди приезжают в Америку? – спросила я. – Неужели за тем, чтобы следить за тобой?
– Не совсем, – ответил мне Сидней со смехом. – Советы стараются получить заем в Америке. И поэтому, кроме своих официальных представителей, они используют также и целый ряд секретных агентов.
Нас приветствовали несколько человек. Колония русских эмигрантов в Америке довольно значительна и была хорошо представлена той группой людей, которая нас встречала. Среди них была Мария Шуваловская, теперь поселившаяся в Нью-Йорке. Ее ужас перед гонениями большевиков был так велик, что она даже переменила имя. Даже в Америке Шуваловская пребывала в смертельном страхе от большевистских преследований. Она категорически отказалась принять какое-либо участие в антибольшевистской деятельности. Жила она уединенно, никому не сообщала своего адреса и изменила свою внешность.
