Паскаль Бонафу - Ренуар
А примерно месяц спустя после этого визита Ренуару было присвоено звание офицера ордена Почётного легиона. На этот раз не могло быть и речи о том, чтобы он стал извиняться перед Моне. Это новое звание вскоре позволило Ренуару передать звание кавалера ордена Синьяку. Синьяк сам попросил Ренуара оказать ему такую честь.
Эти проявления дружбы приносили Ренуару удовлетворение, но намного большее удовлетворение художник испытал, когда в саду Колетт построили мастерскую. Он был признателен Алине за то, что она настояла на переезде в новую квартиру в Париже, где жильё и мастерская были на одной площадке на бульваре Рошешуар, дом 38 бис. Лестница в доме была достаточно широкая, и можно было без особого труда переносить Ренуара на второй этаж. Но никакая другая мастерская не могла сравниться с новой мастерской в Кане. О подобной студии он всегда мечтал…
Ренуар прекрасно понимал, что освещение, при котором он писал картину на пленэре, и то, которое было в квартире, куда помещали картину, не имели ничего общего. «В конце концов, картину пишут для того, чтобы смотреть на неё в доме, где окна часто искажают освещение. Поэтому следует после работы на природе ещё немного поработать над картиной в мастерской. Нужно отвлечься от опьянения настоящим ярким светом и передать свои впечатления при тусклом свете помещения. Затем снова возвращаешься к яркому солнцу. И так несколько раз, пока не добьёшься соответствия!» Чтобы Ренуар избежал этих передвижений туда и обратно, которых он больше не мог себе позволить, и в то же время продолжал писать на пленэре, и была построена эта мастерская, позволявшая ему находиться одновременно и внутри, и снаружи. Мастерская представляла собой нечто вроде застеклённого павильона из дерева, площадью пять на пять метров. Наиболее высокая стена павильона, обращённая на север, была на всю высоту из стекла, а в трёх других стенах были огромные окна. Свет поступал со всех сторон, кроме крыши, покрытой волнистой жестью. Шторами и чёрными занавесками можно было при необходимости закрывать окна. Чтобы Ренуар мог находиться в этой мастерской даже тогда, когда становилось холодно, там установили печь. Теперь он мог быть намного более уверенным в себе, чем когда-либо. «Преимущества старости в том, что начинаешь замечать оплошности немного быстрее». Когда Ренуар стал работать в этой мастерской, он снова вспомнил, как много лет тому назад он признался Коро, как трудно ему писать с натуры на открытом воздухе, и Коро объяснил ему: «Никогда нельзя быть уверенным в том, что делаешь. Всегда приходится после этого дорабатывать этюд в мастерской». А теперь, когда Ренуар в новой мастерской писал вроде бы на воздухе, но был защищён стеклянными рамами, он смог, наконец, воскликнуть: «Я нашёл!»
Глава шестнадцатая
«СТАРЫЙ СЫР»
В начале 1912 года болезнь семидесятилетнего Ренуара прогрессировала настолько, что он уже не мог работать так, как ему хотелось бы. Тот факт, что 40 его полотен были выставлены в галерее Танхаузера в Мюнхене, а перед этим в Берлине, что 21 его картина должна была представляться Институтом Франции в Санкт-Петербурге, ничего не менял. Трагедия заключалась в том, что Ренуар больше не мог самостоятельно передвигаться. Алине в сопровождении сына Жана пришлось поехать в Ниццу, чтобы заказать ему инвалидное кресло. По дороге она не могла сдержать слёз.
Двенадцатого января Ренуар описывает своё состояние Дюран-Рюэлю: «Я вынужден снова переехать в Ниццу. Ревматизм обострился, ноги мне не подчиняются, и подниматься в свою мастерскую для меня стало сложно. В Ницце не нужно будет подниматься, да и детям будет легче добираться до лицея». Врачи настояли на хирургическом вмешательстве. Операция состоялась в начале февраля. Несколько дней спустя он написал своему другу Ривьеру: «Я не намного продвинулся, но хирург и моя жена довольны. Есть ли у них на это основания? В битве с болезнью я лишился ног: я не могу ни подняться, ни сесть, ни сделать даже одного шага без посторонней помощи. Неужели это навсегда? Вот так. Сплю я плохо, мои кости доставляют мне невыносимые страдания. Я настолько похудел, что кости “дырявят” кожу…» Его ноги сильно опухали. Он сообщает одной из дочерей Ривьера: «Каждый вечер мои ноги становятся, как у слона». Несколько дней спустя, 2 марта, Ренуар снова пишет Дюран-Рюэлю: «Мне всё лучше и лучше, если не считать моих ног, которые больше не хотят работать. Моя жена поделится с Вами новостями при встрече. Но пока трудно сказать, когда она сможет покинуть Ниццу из-за моих бесконечных перевязок».
Наконец, в начале мая он смог вернуться в Колетты. Его мало беспокоило, как была встречена публикой выставка его произведений в Нью-Йорке в феврале-марте и даже выставка в галерее Дюран-Рюэля в Париже, открывшаяся 17 апреля, где было представлено 74 его работы… Он также не был убеждён в целесообразности новой выставки, запланированной Дюран-Рюэлями на июнь. Жозеф Дюран-Рюэль в письме от 10 мая объяснял ему причину организации этой выставки: «Мы намерены показать, что Вы — не только художник натюрмортов и обнажённых фигур, но, вопреки мнению многих о вашем таланте, Вы — выдающийся портретист». Поскольку в списке произведений, которые организаторы собирались выставить, не было ряда портретов, находившихся в Эссуа и Кане, Ренуар сначала потребовал, чтобы Дюран-Рюэли отказались от этого проекта. Но затем он изменил своё мнение — написал: «Делайте как можно лучше и на ваш вкус» — и добавил ещё одну фразу, свидетельствующую о том, что он не сдаётся: «В моём возрасте не следует переделывать какие-либо вещи, но это не помешает в следующем году организовать выставку работ, которые ещё никто не видел». В июне состоялась выставка, где было представлено 58 портретов, некоторые из них из коллекции Воллара.
Пятнадцатого июня Алина, в свою очередь, написала Дюран-Рюэлю: «Моему мужу немного лучше. Он начал шевелить руками, но ноги по-прежнему не подчиняются ему. Он не может стоять, но всё же не падает духом. Он начинает привыкать к своей неподвижности. Очень тяжело видеть его в таком состоянии». Несмотря на это состояние, Ренуар продолжает писать. 21 июня Алина сообщила в письме Дюран-Рюэлю: «Вот уже десятый день, как он работает в саду. Погода стоит отличная, и он чувствует себя лучше. Он по-прежнему не может ходить, но продолжает работать с растущим вдохновением». Она извещает также о том, что они собираются приехать в Париж в конце июля. Бернхеймы, озабоченные ухудшением здоровья Ренуара, искали врача, который смог бы облегчить его страдания. После длительных и дорогостоящих поисков они нашли, наконец, такого врача в Вене и организовали его приезд в Париж. Ренуар проникся симпатией к этому энергичному человеку с умным взглядом, хотя и убедился в том, что он ничего не понимает в живописи. Тем не менее художник согласился скрупулёзно выполнять все его предписания. После нескольких недель лечения врач сумел поднять дух своего пациента. Ренуар сидел в мастерской в инвалидном кресле. Врач помог ему подняться. Ренуар стоял, не шатаясь. Врач встал перед ним, протянул руки, чтобы предотвратить падение, и приказал Ренуару сделать шаг. Сначала один, затем другой… Вскоре Ренуар медленно обошёл вокруг мольберта, вернулся к инвалидному креслу и, обессиленный, опустился в него. Затем он повернулся к врачу: «Я отказываюсь продолжать. Это отнимает у меня всю волю, так что для живописи ничего не останется. И всё же, если мне предоставлен выбор, ходить или писать, я всё ещё предпочитаю писать картины». И Ренуар сел, чтобы больше никогда не вставать и не прекращать писать.