Одри Хепберн - Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)
Так и текла наша жизнь: всю неделю мы усердно работали, иногда прихватывая и воскресенье, а потом отправлялись прогуливаться по улицам, чтобы в конце концов зайти в кондитерскую и выпить чаю или кофе с пирожными, полакомиться фруктовым мороженым и поглазеть на публику побогаче. Откуда в захолустном Мулене богатая публика? О… это отдельный разговор под названием «10-й егерский полк»!
В этом полку, расквартированном рядом с Муленом по ту сторону реки Алье, не служил кто попало, там был, по нашему мнению, цвет общества.
Люблю ли я военных? 10-й егерский любила точно, если бы не они, я так и осталась бы тихой швеей на улице Пон-Гинге и в магазине «Святой Марии».
Кавалеристы были очаровательны. Более нелепые наряды придумать трудно, но тогда мы откровенно восхищались их удалью, ярко-красными шароварами и дурацкими кепи с огромными козырьками. Кисточки их бранденбуров на венгерках так задорно «выплясывали» при каждом движении… Единственное, что из их формы не претит мне и сегодня, – галуны, вышивка, если ее не слишком много, всегда хороша, и галуны тоже. С тех пор я часто использовала именно галуны и тесьму, на них похожую, в отделке своих моделей.
Не менее пронзительно-голубых венгерок с «золотыми» бранденбурами мне понравились сами усачи. Они были из лучших семей, но если и кичились своим происхождением, то не в Мулене, напротив, там чувствовали себя весьма раскованно. А еще меня восхищала возможность посмотреть на их родственниц, время от времени навещавших «своих обожаемых мальчиков».
Обожаемые мальчики частенько заходили днем в кондитерские или кафе, а вечера проводили в кафешантане «Ротонда». Мы с Адриенной быстро поняли разницу между двумя кафешантанами, во втором – «Ле Бодаре» – просиживали в основном мелкие чины, а потому он считался просто кабаком. Но сами мы попасть вечером ни в одно из кафе не могли, это было слишком неприлично. Оставалось ждать, когда нас заметит кто-нибудь из красавцев в голубых венгерках и красных шароварах и пригласит туда.
Адриенна только отмахивалась:
– Нет, нет, что ты! Что о нас подумают?!
– Кто подумает, родственники? Поверь, им совершенно все равно, где мы и что с нами, только бы не принесли в подоле своих детей на воспитание.
Как ни обидно, но это было так. Правда, сестра Антуанетта, все еще жившая в обители, постоянно писала противные назидательные письма, умоляя не натворить глупостей и помнить о необходимости вести себя достойно. Мы вели…
Даже попав вместе с сопровождающими в «Альказар» и выплясывая там, держались недотрогами. Удивительно, но к нам так и относились. Было весело, очень весело, мы с удовольствием танцевали в конце недели в том или ином кафе, слушали патриотические куплеты в «Ротонде», но никто не мог упрекнуть нас в излишне легком поведении.
И все же я не люблю вспоминать «Ротонду». Не потому, что там было плохо или что-то не так, как раз в «Ротонде» я имела большой успех, а потому, что за ней последовало.
Но для начала мы попали в саму «Ротонду» уже не как посетительницы, а как… артистки.
К этому времени обе были совершеннолетними, но женихов не имели, и уходившие год за годом оставляли все меньше надежды чего-то добиться. Выйти замуж? Но за кого? Кавалеристы могли водить нас в кафе, угощать мороженым и лимонадом, могли даже сделать любовницами, но только не женами. Аристократы не женятся на швеях, даже очень красивых и необычных. Выходить замуж за тех, кто ровня нам самим, означало на веки вечные поселиться в грошовых комнатах, ночами корпеть над заказами, нянчить выводок детей и пытаться вырваться из бедности, оставив детям только залатанные платья и старую мебель.
Но если не замуж, то что? Становиться кокотками? Красивые, роскошные женщины, всегда веселые, которых сопровождали мужчины с маслеными взглядами, хоть и нравились, но я прекрасно понимала, что стать такой мне не грозит. И дело не в отсутствии красивых форм тела, ведь мне то и дело советовали побольше есть, чтобы хоть как-то выглядеть, дело в моей независимости. Жить на чьи-то деньги, прекрасно понимая, что ты игрушка, которую купили на время, не для меня. Даже позже, когда все-таки именно так жила с Бальсаном, я стремилась к денежной независимости.
Адриенне, которая выглядела совершенно несовременной женщиной, казалось, вообще не грозило стать содержанкой. Но и тут я ошиблась, Адриенна ею стала, правда, в конце концов выйдя замуж за барона Нексона. Тогда такой вопрос перед нами не стоял, мы не годились в роскошные женщины, плечи которых окутывали меха, а запястья украшали золотые браслеты… мы этого не стоили.
Оставалось одно: становиться актрисами. Мне казалось, что только актрисы могли быть не зависимы от мужчин. Мысль открыть свое дело в голову, конечно, не приходила, разве потихоньку что-то перешивать, ни на что большее две девушки без средств рассчитывать не могли не только в Мулене, но и городе побольше.
В отличие от Адриенны, мечтавшей о доме и семье, я мечтала о славе, будучи абсолютно уверена, что если неплохо пела церковные гимны в монастыре, то уж с опереточными песенками справлюсь в два счета. К столь радикальному выводу меня подвигло и то, что я видела, а главное, слышала в «Ротонде». Там не выступали певицы мировой величины, местные звезды давились песенками ничуть не лучше нас с Адриенной.
«Ротонда» была любимым местом проведения воскресных вечеров егерей, где же еще развлекаться, как не там! К нам привыкли, нашего прихода ждали, встречали с восторгом, приветствовали. Мы стали приятельницами многих кавалеристов, оставаясь при этом «ничьими», это выгодно; не желая ссориться между собой, они не претендовали на близость с нами, при этом охотно оплачивая разные мелочи. Но это не могло продолжаться бесконечно.
Часто по вечерам, глядя на то, как уверенно держатся на сцене одни певицы и совсем неуверенно другие, я кипела: я бы на их месте…
Казалось, стоит выйти на сцену, и во мне откроются такие таланты, что «Ротонда» будет сражена наповал. Однажды я вдруг заявила Адриенне:
– Мы должны здесь выступать!
– Что делать?
– Выступать.
– Где?
– Здесь! И не говори, что у нас нет голосов или умения двигаться, все есть!
Сестра с ужасом округлила глаза:
– Но, Габриэль, кто нас возьмет?!
Почему-то именно это сомнение решило все, я уперлась и стояла на своем: мы будем здесь выступать! Позже Бой не раз говорил, что я упряма, как осел. Возможно, но пела-то я куда лучше любого осла!
Возможно, спор с Адриенной проходил и не в таких выражениях, но помню одно: она сомневалась, я упиралась. Победила я, и на следующий день, разодевшись в пух и прах (хотя особого выбора у нас не было), мы отправились к директору «Ротонды». Я не помню его имени, хотя, думаю, он меня запомнил.
