Татьяна Дашкевич - Фатьянов
Несмотря на то, что у Алексея Ивановича не было этих денег, инструмент переехал к ним. Марк Бернес был рад освободить площадь и готов был ждать расчета, сколько угодно…
Алене нашли педагога, добрейшую немку Антонину Ростиславовну.
Она была незабываемо ярким человеком. Очень большого роста, полная, ярко-рыжая, она носила короткую стрижку и обладала мужеподобным голосом. Антонина Ростиславовна гордилась своим голосом и вообще собой. Очень коммуникабельная, общительная, она делала уроки музыки не раздражающими ни ребенка, ни окружающих. Несмотря на то, что учительница была внешне большая и грозная, она очень ласково, вкрадчиво разговаривала, никогда не ругалась, не била по рукам. Она говорила родителям:
— У девочки большое будущее, и она обязательно будет участвовать в конкурсе Чайковского. Я знаю, что ты там будешь играть, как Ван Клиберн, — Похваливала она Алену. Тогда говорили «Клиберн», а не «Клайберн», как сейчас.
Антонина Ростиславовна была хорошим, добрым, ласковым человеком. Она много рассказывала о своей семье. Беспокоило ее то, что младшая из двух ее дочерей — Ирина, была влюблена в начинающего исполнителя Иосифа Кобзона. О романтических переживаниях Ирины и Иосифа знали в семье Фатьяновых и принимали их взаимоотношения близко к сердцу…
— Любовь, Антонина Ростиславовна — это святое! — Восклицал Алексей Иванович. — Ей, знаете ли, все возрасты бывают очень покорны!
— Это — Пушкин! Это не вы! — Обнаруживала та подлог. — А вы что думаете?
— Я поддерживаю предыдущего оратора господина Пушкина!
3. Дети переулка
Однажды в Хрущевском переулке появился профессиональный детский фотограф. Его пригласила бабушка, потому что ждала в гости внуков. Алене тогда было четыре годика, Никите — два. В тот день фотограф расположился, «как дома», обедал, присматривался к детям, изучал их характеры. Потом он велел мальчика наряжать в пальтишко, девочку — посадить в корзинку с цветами. Он был фантазер. Нахлобучил на лоб Никиты кепку, вручил ему бутылку водки — щелк… Зажигалась вспышка, как молния, но дети не плакали, они были увлечены игрой. Это были костюмированные съемки, и дети подчинялись доброму фотографу, чувствуя себя артистами… Тогда появилась целая серия прекрасных, веселых детских фотографий.
Все Фатьяновы и Калашниковы любили фотографироваться под окнами Анны Николаевны.
Фотограф просил неугомонных сродников построиться по росту, кого-то лечь, кого-то повернуть голову, всех застыть… Все улыбались, потому что радовались общению, встрече, радовались тому, что все впереди. И даже когда сносили этот крепкий, счастливый дом в 1960 году, его жильцы радовались новым квартирам, какому-то прогрессу в жизни страны. Теперь на месте дома размещается посольство крошечного государства Люксембург. Когда-то здесь помещалось со своими традициями, поколениями, песнями, привычками, соседями, судьбами все Ставрополье в сжатом виде. А оно больше Люксембурга в десять раз.
И, конечно, все блюда ставропольской кухни появлялись на столе, когда приезжал сюда Фатьянов со своей семьей. Сидя за огромным столом, ставропольцы часто вспоминали, как однажды на подножке полуторки во двор особняка въехал взволнованный жених и увел их тихую Галочку Калашникову. И, конечно, не обходилось без песни. Песни душевные, фатьяновские, звучали на всю коммунальную горницу. И дети замирали в своих играх, выхватывая из хорового пения какой-то поразивший их образ. И засыпали с хорошими мыслями о стихах, зарытых цветных стеклышках в палисаднике, сладкой газировке на бульваре, красивых обновках и абсолютном счастье.
Середина пятидесятых
1. Иван Ганабин
В мае 1950 года во Владимире прошло второе областное совещание молодых литераторов. Алексей Иванович на нем руководитель поэтическим семинаром. Крепкая гвардия владимирских удальцов не только тогда стала крестниками поэта, они стали его друзьями. Иногда пытаясь держаться официально и в стороне, Алексей Иванович после все же не сдерживался, и если чувствовал в человеке близкое, переходил «на ты». Тогда его окружили и так и остались рядом Сергей Никитин, Владимир Томсен, Иван Ганабин, Борис Симонов. Алексей Иванович искал среди молодых владимирца Марата Виридарского, знаменитого местного футболиста, слесаря, пишущего стихи. После, познакомившись, он высказал свою радость о таланте молодого рабочего.
Близок по духу ему стал и фронтовик, моряк балтийского флота Иван Ганабин. Как артист ансамбля балтийского флота, Алексей Иванович его считал своим однополчанином. Это был выпускник литинститута, который писал нежные стихи о Родине, и по-фатьяновски был влюблен в родной край…
В 1953 году Иван Ганабин стал завотделом литературы и искусства областной молодежки «Сталинская смена». Неприглядное помещение в подвале чайной Дома колхозника кипело и бурлило, как любая редакция. Крохотные комнатки, наползающие друг на дружку, в коридорах — столы, внимательные машинистки, работающие где попало, чуть не на ступеньках, при желтом свете настольных ламп… Беготня, стрекотня, суета. Главным редактором газеты в том же году стала Антонина Степановна Атабекова, которая также вскоре сделалась другом Фатьянова.
В 1953–1954 году Алексей Иванович часто бывал во Владимире.
Готовилась к печати его первая и единственная прижизненная книга стихов. Он приезжал, останавливался всегда в гостинице, и пропадал в издательстве. Работа с редактором, верстки, гранки, корректорские поправки — все это Фатьянову хотелось проследить самому.
Когда он заходил в редакцию, все вставали со своих мест, шумно здоровались, обступали поэта, слушали все, что он говорит. Самые хмурые улыбались. С обожанием выслушивались и новости, и хула, и похвала. Непосредственный нрав, дружелюбие, просто человеческая красота — все было в нем притягательно. Здесь публиковали его стихи. Здесь берегли каждое слово и каждый знак, написанный его рукой. Эти непритязательные, провинциальные экземпляры со своими стихами он очень ценил.
Он вообще любил все, связанное с родиной. И дружбу с земляками принимал близко к сердцу.
А Вязники этого времени коснулась «хрущевская оттепель». Когда появился в Москве модный журнал «Метрополь», подняв на знамя перемен молодых Вознесенского и Евтушенко, волна самиздата тут же покатилась по всей России. В литгруппу Вязников ходили молодые парни и девушки. Но они только начинали, их не печатали. Они соблазнились «демократизацией» и выпустили несколько рукописных журналов «Космос». Естественно, начался большой шум: что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Из обкома специально приезжал работник, чтобы разузнать, что стряслось в тишайших Вязниках.
