Михаил Казовский - Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…
— У Карамзиных можно: августейшие особы — не любители литературных салонов.
— Ты туда со мной?
— Нет, избави бог: там у вас такая скучища. Это не по мне. Если не набьюсь в гости к Сашеньке, то пойду по рукам актрисок.
— Ну, конечно, Монго в своем репертуаре.
Друг, зажмурившись, сладко потянулся.
— А то! Отпуск надо провести с пользой. Ты когда назад?
Лермонтов вздохнул.
— Если в срок, то четырнадцатого марта.
— Потяни немного, и поедем вместе.
— «Потяни» — скажешь тоже. Лишь бы раньше не выгнали.
— Медицинское заключение никогда получить нелишне. Ломота в суставах, то да се.
— Я подумаю.
Вечером он поехал к Карамзиным. Эмилия сидела с чашечкой чая и о чем-то беседовала с хозяйкой, матерью семейства, Екатериной Андреевной. Обе обернулись навстречу Михаилу, и Карамзина сказала:
— О, какие гости! Милости прошу. Потолкуйте здесь, а потом отправимся ужинать. — Встала, уступая поручику место. Он, склонившись, поцеловал ей руку, а она шепнула: — Действуйте смелее. И полу́чите счастье всей своей жизни.
У него в груди сладко екнуло сердце.
Он сел на пуфик рядом с Милли. И проговорил для начала:
— Никаких распоряжений насчет меня пока не вышло. Видимо, отпуск не отменят, но отставки мне не видать как своих ушей. И поближе, в Россию, переведут вряд ли.
— Очень жаль, — проронила Мусина-Пушкина.
— Жаль, конечно, но не фатально. Я еще вернусь в Петербург. И надеюсь, что навсегда. Вы меня дождетесь?
Милли подняла брови.
— То есть как «дождусь»? Вы о чем?
— Не уедете за границу? Не решите со мной порвать?
Она покусала губки.
— Не решу, пожалуй… За границу же, возможно, поеду — по одной серьезной причине.
— К дочке?
— Да.
— Расскажите о Машеньке.
Милли с удовольствием улыбнулась.
— Что рассказывать? Очень, очень славная девочка. И необычайно серьезная.
— Вот как?
— Подойдешь, бывало, к кроватке, чтобы посмотреть, хорошо ли спит, а она не спит. Молча лежит с открытыми глазками. Вроде думает о чем-то. Ни с одним из моих сыновей не было такого.
— А еще, еще?
— Кушает неважно. Иногда животик болит. Мы давали ей укропную воду, и она тогда не плакала.
— Закажите ее портрет. И пришлите мне. Я его вставлю в медальон и носить стану на груди. Вместе с ладанкой.
— Закажу непременно.
Появилась Софья Николаевна и произнесла приглашающе:
— Господа, просим всех в столовую.
Лермонтов сидел за столом рядом с Мусиной-Пушкиной, а Аврора — с Андреем Николаевичем. После ужина почитали стихи, дамы помузицировали, а в конце вечера Михаил и Андрей проводили сестер к их экипажу. Целовали им ручки. Приглашали приехать еще — завтра, послезавтра… Сестры обещали.
Поднимаясь по лестнице, Михаил сказал:
— Ты счастливее меня, оттого что Аврора теперь свободна и ничто не мешает вам соединиться.
Карамзин усмехнулся.
— Да, ничто. Но имеется некто, кто невольно мешает.
— Кто? Додо?
— Совершенно верно. Ты ведь знаешь, что ее младшая дочка — от меня?
— Знаю, но Додо замужем и не собирается разводиться.
— Да, а совесть? Как я буду смотреть ей в глаза, ежели женюсь на Авроре?
— Да она будет только рада, если ты обретешь семью.
— Сомневаюсь.
— Я уверен в этом.
— А Эмилия со своим расстанется?
— Мы не говорили об этом теперь. Раньше не хотела, а сейчас не знаю.
— Мы с тобой в любви несчастливы оба, — резюмировал Карамзин.
Но поэт не согласился.
— У тебя есть все-таки надежда на Аврору. У меня же надежды не имеется вовсе.
— Ну, не говори: а Щербатова?
— Разве что Щербатова.
Попрощавшись с хозяевами, сумрачный и печальный, он поехал к бабушке.
Глава третья
Лермонтова разбудили в семь утра. Он сначала не понял, что случилось, и смотрел на Андрея Ивановича невидящими глазами. А слуга втолковывал:
— Михаил Юрьевич, барин, к вам господин военный из штаба.
— Из какого штаба?
— Не могу знать. Говорят, с пакетом.
Натянув на себя брюки и шлафрок, вышел из своей комнаты. И увидел порученца Главного штаба — тот служил у дежурного генерала Клейнмихеля. Козырнув, передал письмо в конверте и сказал своими словами:
— Так что вам предписано в сорок восемь часов покинуть Петербург. Ибо срок отпуска давно вышел.
— У меня медицинское заключение о заболевании.
— Вы лечение продолжите на Кавказе.
— Ожидаю высочайшего распоряжения о моей судьбе.
— Вот оно и есть, в сем конверте.
— Я подам жалобу. Это произвол.
Офицер усмехнулся.
— Если только Господу Богу… — И добавил, смягчившись: — Говорю по-свойски: лучше поезжайте. Если хлопоты всех ваших друзей не окажутся напрасными — вас вернут с дороги. А теперь нельзя не послушаться, надо ехать.
Михаил тяжело вздохнул.
— Понимаю. И благодарю за совет.
— Я от чистого сердца, правда.
Бабушка, узнав о решении наверху, побледнела и выронила платочек из рук.
— Господи, что же это? Мы ведь так надеялись…
Он зло процедил сквозь зубы:
— Значит, зря надеялись. Распорядитесь насчет моих вещей. Я поеду попрощаться с друзьями. Послезавтра должен выметаться из города.
У Елизаветы Алексеевны потекли слезы, и она, обессиленно села на кушетку. Внук поцеловал ее в щеку, стараясь утешить.
— Полно, полно плакать. Я еще вернусь.
Поскакал сначала к Краевскому — тот сидел за гранками новой книжки «Отечественных записок». От известия широко раскрыл глаза.
— Ехать? В сорок восемь часов? Да они взбесились!
— Нет, они гнут свою линию. Это я в бешенстве.
Он отказался от кофе и поехал к Ростопчиной. Та заверила: передаст Эмилии его просьбу быть сегодня вечером у Карамзиных. А потом сказала:
— Я вчера посещала гадалку — Александру Филипповну Кирхгоф. Удивительная старуха. Знает все о нас и предсказывает судьбу. Поезжайте к ней — пусть раскроет будущее, чтобы знать, как избегнуть опасностей.
— Я не верю в ее гадания, — покачал головой поэт.
— А вот Пушкин верил. И она ему предсказала, что бояться должен в тридцать семь лет белого человека в белом мундире. Все сошлось точно…
— Верил, да не смог избежать плохого.
— Может, вам больше повезет?
Она дала адрес на Невском. Это было недалеко, и поручик решил завернуть к ворожее смеха ради.
Кирхгоф жила во флигеле небольшого дома с полуколоннами. Лермонтов позвонил внизу в колокольчик. Дверь отперла смуглая служанка, уроженка юга, но не кавказского — видно, из Бессарабии. Проговорила с акцентом:
