Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР
Мы были молоды.
Так случилось, что через пять лет я встретился с Виноградовым на ученом Совете института. Его уже выгнали с министерского поста, но он остался заведовать кафедрой организации здравоохранения. Все большие советские начальники заранее заготавливали себе теплые места «на отступление». Я был тогда ассистентом на кафедре травматологии и ортопедии. Мы с Виноградовым сидсли рядом. Он, конечно, не помнил меня. Но я ему напомнил:
— Один раз в Петрозаводске, лет пять назад, я виделся с вами. Там со мной была одна молодая женшина-женщина-докторВы помогли ей получить распределение в Петрозаводск вместо Магадана.
Он покосился на меня:
— Да, я тогда делал много добрых дел.
На пути в новую жизнь
Всегда с благодарностью вспоминаю те свои первые три года работы в провинции: самостоятельный опыт и наблюдения над работой практикующих докторов научили меня главному — как быть врачом. Конечно, оборудование и лекарства там были не на высоте, а в глубинке были просто примитивные. Но это выработало во мне умение выходить из положения с помощью минимальных средств. Если бы я оставался в московской клинике, окруженный маститыми специалистами, то долго был бы на низком положении неоперившегося птенца — «на подхвате». Я должен был бы смотреть на всех старших снизу вверх и не научился бы самостоятельности. На все действия я должен был бы спрашивать разрешения и подчиняться. Но на самом деле врачебная работа настолько ответственна, что врач обязан уметь думать самостоятельно и быть способным принимать свои решения. Вот уже почти три года, как я это делал. Поэтому к концу тех трех лет я чувствовал, что после трудной школы провинциальной медицины мне не страшно явиться в московскую клинику — я уже не неоперившийся птенец, я становился молодым орленком. Ветры жизни стремились мне навстречу, и надо было только суметь правильно выбрать в них свою струю и начинать парить в ее течении, расправив молодые крылья. Главная моя задача была — стать не просто врачом, а специалистом.
И еще: за те три года я увидел «жизнь на самом деле». В Москве я ездил бы в теплом метро, ел бы мамины пироги и принимал горячие ванны. В Карелии я жил, как другие: ездил в мороз на лошадях, мерз и нередко бывал голоден, не спал по несколько суток и иногда неделями не мог принять душ. Я видел вокруг себя многие тяготы жизни народа. Я дружил с разными людьми и увлекался разными женщинами. Все это дало мне взросление — я ехал в Москву взрослым мужчиной.
А к тому же за те три года я стал публикуемым поэтом, и в карельском издательстве уже набирали мою первую книгу стихов — это тоже было большим достижением. В стихотворении «Первый вылет» я писал:
Если хочется летать,
В синем небе мчаться.
Надо крылья расправлять,
Надо не бояться.
Мой первый вылет завершился, я готов был парить, расправив крылья.
На последние дни ко мне в Петрозаводск приехали родители, впервые за три года было радостное единение семьи. Я закончил работу, попрощался с друзьями и учителями и вместе с родителями поехал в Москву на своей машине. А книги, велосипед и вещи — накопления моей самостоятельной жизни — отправил контейнером. Была громадная разница в том, как я приехал сюда с одним чемоданом, и как теперь уезжал — жизнь во многом налаживалась.
Путь по маршруту Петрозаводск — Сортавала — Ленинград — Москва оказался очень непростым: прямой автомобильной трассы в 1956 году еще не было, ее только прокладывали. Нам приходилось делать много объездов, иногда мы буксовали в непроездной грязи и нас тащили на буксире самосвалы (за деньги, конечно). То, что теперь занимает всего один или полтора дня пробега, нам пришлось проделать за четверо суток. К тому же ни гостиниц, ни ресторанов по дороге не было — мы спали и ели в машине. Мама наготовила столько вкусных вещей, что нам хватило. Моим родителям нравилось ехать в подаренной ими «Победе», они радовались тому, что я сам их везу, как настоящий шофер — ведь собственные машины были тогда большой редкостью.
В Москве мы не задержались, а быстро поехали в Крым, в Ялту — провести отцовский и мой отпуска. Крым тогда был территорией России, исторически и традиционно это было оправданно. Никита Хрущев еще не успел сделать бессмысленный и безответственный жест диктатора — подарить Крым Украине, как какой-то сувенир, не спрося желания народа. В Ялту нас пригласила знакомая родителей, вдова знаменитого советского драматурга Константина Тренева — Лариса Ивановна. Мы хорошо знали всю семью, отец их лечил, и приглашение остановиться у них было актом благодарности. Тренев был любимым драматургом Сталина; особенно ему нравилась пьеса 1930-х годов «Любовь Яровая», о годах революции. Героиня пьесы, с этими именем и фамилией, происходила из дворян, но через многие сомнения и трудности пришла к идее революционной деятельности. Сталин обожал такие сюжеты, а раз ему нравилось, то было дано указание — ставить пьесу во всех театрах страны. Получая большие гонорары, Тренев сказочно разбогател и построил в Ялте двухэтажную виллу по проекту своего сына-сына-архитектора.
В доме было десять комнат, зал со сценой, оранжерея и мраморный бассейн со ступеньками в воду. Таких условий жизни в советской действительности мы себе не представляли. Вот когда мы впервые увидели, как живут писатели — любимцы Сталина.
Вилла стояла в окружении лесистого парка на холме и была единственным строением на извилистой улице Павленко. Улица была названа в честь другого писателя — тоже любимца Сталина. Павленко был зятем Тренева и самым большим воспевателем вождя. Сразу после войны он написал сценарий фильма «Падение Берлина». Роль Сталина играл грузинский актер Геловани. Вместе с автором они представили великого вождя в таком идеализированном образе, в каком еще не изображался ни один владыка мира: Сталин был ужасный симпатяга, всем доступный, со всеми простой, очень мудрый, ко всем добр, внимателен к рабочим, сам сажал сады, а заодно руководил победой над гитлеровской Германией. Кульминацией фильма была сцена, как сразу же после победы Сталин прилетает в Берлин, и к нему навстречу бегут толпы солдат, они его окружают, и он запросто и по-отечески беседует с ними о будущем (для справки: в том будущем он пересажал миллионы людей, летать он боялся, ехал в Берлин на Потсдамскую конференцию на поезде; специально для него сменили колею дороги, перед его поездом шли три камуфляжных состава, и вдоль всего пути для охраны было выстроено более семнадцати тысяч военных — по сто пятьдесят солдат на каждый километр, все просматривалось глазом; и конечно, все это происходило втайне, и не только толпа, но ни один человек его там не видел).
