Теодор Гладков - Джон Рид
По просьбе Ленина Рид написал для него записку о рабочем и коммунистическом движении в Америке. Потом — большую статью об этом же в журнал «Коммунистический Интернационал».
Риду отвели номер в хорошей гостинице близ Кремля, но уже через неделю он сбежал оттуда и поселился в обычном рабочем домике на Грузинах — тогда окраине города. Ленин одобрил, сказал:
— Это лучший путь, чтобы узнать Россию и русскую жизнь…
Узнать Россию… Это было главное, из-за чего Рид решил задержаться здесь на несколько месяцев. После «Десяти дней» Рид хотел написать еще две книги о самой удивительной стране в мире. Первая — о ходе революции вплоть до заключения мира с Германией — должна была называться «От Корнилова до Брест-Литовска». Вторую Рид представлял как книгу художественных очерков о строительстве нового общества. Для нее тоже уже было придумано название — «Дым революции»[27].
Рид изучал революционную Россию в едва ли не самую трудную для нее зиму. Только что поистине героическими усилиями народа были разгромлены Колчак и Деникин. Страна была обескровлена и обезлюдена. На воротах сотен фабрик и заводов ржавели амбарные замки. Некому было стоять у станков, некому убирать хлеб. Та самая костлявая рука голода, на которую еще два года назад возлагали свои надежды господа лианозовы (Рид помнил доверительные беседы с ними возле уютных каминов!), грозила удушить то, что не смогли убить пули белогвардейцев и интервентов.
И все же новая Россия жила и боролась! И с каждым днем Рид все более убеждался с радостью и гордостью, что она непобедима!
Он познакомился с несколькими интереснейшими ребятами и девчатами — московскими комсомольцами. Они поразили его своим оптимизмом и энтузиазмом. Полуголодные, плохо одетые, они говорили о мировой революции и коммунизме со страстью и убежденностью. Никто из них не сомневался, что коммунизм будет построен в самом недалеком будущем.
Еще Рида поразила тяга этих юношей и девушек к знаниям, фанатическая, доходящая до подлинной самоотверженности. Все они много работали, выполняли бессчетное множество комсомольских и партийных поручений, дни, положенные на отдых, проводили на воскресниках, когда нужно было — охотились вместе с чекистами за бандитами и заговорщиками. Рид только диву давался, как его друзья находят время и энергию овладевать премудростями алгебры и ставить пьесы Шиллера в рабочих клубах.
Никому и в голову не приходило относиться к Риду как к иностранцу. И это трогательное доверие было для него дорого и важно. Собственно говоря, в этом молчаливом признании не было ничего удивительного: он жил той жизнью, что и они, в таком же невзрачном домишке, ел ту же водянистую кашу, так же мерз, так же, как и они, по десять-двенадцать часов подряд ремонтировал старенькие «овечки» в гулких, пронизываемых декабрьскими ветрами пролетах паровозного депо.
К Риду привыкли. Его уже хорошо узнали и в среде революционной интеллигенции. Этому он был во многом обязан Луначарскому, первому наркому просвещения, которого знал еще с октябрьских времен. Он познакомился с талантливым и интереснейший человеком — рабочим поэтом Демьяном Бедным, пользовавшимся огромной популярностью среди пролетариев.
В конце декабря Джек поехал в Серпухов и в бывшем здании Дворянского собрания выступил перед рабочими с рассказом об Америке. Встретили его очень хорошо: долго аплодировали, засыпали десятками вопросов. Никто из присутствовавших в зале еще не читал «Десяти дней», но все знали, что этот высокий красивый американец написал самую правдивую книгу о революции, что ему грозит на родине тюрьма, что к нему дружески относится Ленин.
Потом Рид совершил поездку на Волгу, специально, чтобы узнать настроение людей, живущих в маленьких провинциальных городках и деревнях. Он убедился, что, несмотря на все трудности и неполадки, крестьяне горой стоят за Советскую власть и большевиков.
Вернувшись в Москву, Рид попросил Ленина дать ему возможность познакомиться поближе с деятельностью государственных учреждений и, конечно, такое разрешение получил.
Его поразили титанические усилия, которые прилагала Советская власть, чтобы улучшить жизнь трудящихся, обеспечить медицинское обслуживание, ликвидировать малограмотность, ее забота о детях. Он ознакомился с деятельностью «страшной» ЧК, о которой ходили на Западе самые дикие домыслы, и убедился, что, в сущности, это самое гуманное учреждение, какое только можно представить, ибо только для охранения безопасности миллионов рабочих и крестьян выкорчевывало оно занозы контрреволюции. Рид не забыл записать в своей записной книжке, что председатель грозной ЧК Дзержинский уделяет не меньше внимания беспризорным детям, чем вылавливанию бандитов и шпионов.
В этой связи Рид не мог не вспомнить свой спор с Элтоном Синклером летом 1918 года. Ссылаясь на некоторые ошибочные высказывания Горького, Синклер утверждал тогда, что террор и жестокость — непременные спутники революции, так как есть непременные проявления характера народа.
Рид любил и уважал и Горького и Синклера, но согласиться с подобными суждениями никак не мог. «Большевистская революция была самой бескровной революцией в истории, — писал он Синклеру. — Большевики были тверды в своей эффективной решимости создать диктатуру пролетариата, — они не были ни жестокими, ни кровожадными. Во время революции русские, с точки зрения западного человека, оказались удивительно снисходительны и мягки».
Теперь Рид еще раз убедился, насколько он был прав, и искренне радовался, что не ошибся в своей первой оценке Советской власти.
Подошло время возвращаться на родину. Этого требовали многие обстоятельства. Исполком Коминтерна, учтя все, рекомендовал обеим компартиям США объединиться. В самой Америке тем временем развернулись события, заставившие Рида поторопиться с отъездом.
В конце сентября разразилась самая грандиозная стачка в истории Америки. Бастовало 365 тысяч сталелитейщиков в 50 городах 10 штатов. Порвав фактически с боссами АФТ, стачкой руководили левые деятели Чикагской федерации труда. Возглавлял их скромный и решительный рабочий средних лет, пользующийся в народе такой же популярностью, как и Хейвуд и Рутенберг. Его звали Вильям Фостер.
Это была хорошая весть для Рида. Но были и плохие. Реакционеры открыли настоящий крестовый поход против всех прогрессивных элементов. По стране прокатилась волна арестов и облав. Обе компартии были запрещены. Свыше ста их активных деятелей, в том числе и Рид, преданы суду и осуждены.
Джек не мог больше позволить себе оставаться вне борьбы и одного дня.