Борис Маркус - МОСКОВСКИЕ КАРТИНКИ
Я шел по улице и задумался о счастье полетов, о восторге, который испытывает летчик. О, как же завидую я вам, парящим там высоко-высоко! Как хочу испытать такое же счастье!
Но что это?… Почему все вокруг заволновались? Что случилось? Я снова смотрю вперед на небо в ту сторону, куда удалился самолет. Что это? Почему он круто летит вниз к земле. Почему над ним кружится только один самолетик. Где другой? Мысли скачут, как угорелые. Я не знаю, что думать. Я просто вижу, я отчетливо вижу, как самолет стремительно несется чуть косо вниз. Ничего не понимаю. И вдруг его не стало. Его закрыли дома, но через мгновение над этими домами вырос огромный столб дыма или пыли. Черт его знает, что там происходит. И вслед за этим вдруг сильный звук взрыва. Этого не может быть!
ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
ЭТОГО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ!
Я мчусь к дому, вбегаю на свой этаж, врываюсь в квартиру, хватаю велосипед и выскакиваю на улицу. Все это за считанные минуты. Я вскакиваю на свою "Украину" и что есть силы несусь в том направлении, где было падение. Да, конечно же, это было падение. Падение самолета. Падение "Максима Горького". Там люди. Там сотни людей. Что же произошло. Впрочем, что произошло я, кажется, уже понимаю. Но как это случилось, как могло произойти? Надо скорее добраться туда. Это где-то за Зоопарком, но значительно дальше. Или у Тушина, или у Сокола. Или даже за Коптевым. Я бешено кручу педали, я обгоняю все, что возможно и невозможно. Мне уже свистели вслед. Но я мчусь, как только могу.
За Ваганьковским мостом по Хорошовке несутся в ту же сторону, что и я, разные машины. Вот, обгоняя всех, проносится несколько машин скорой помощи. Значит, это туда. Вот тоже, страшно ревя сиренами, обгоняют меня пожарники. Мчатся какие-то машины. В основном легковые. Все, конечно, туда. Куда еще можно сейчас спешить?
Вдруг приходится остановиться. Впереди заслон. Милиционеры и военные. Они останавливают машины, кого-то пропускают, проверив, кого-то разворачивают назад. Мне ясно, что тут не пробиться. Надо в обход. Делаю резкий разворот и мчусь назад, до ближайшего поворота налево. Но поворота все нет и нет. Наконец-то, о счастье, мне повезло. Налево идет не дорога, не проезд, а какая-то тропинка. По ней, наверное, выберусь. На ней не задержат. Прибавляю скорости и, подпрыгивая на каждом бугорке, над каждой ямой, мчусь вперед. Въезжаю в какой-то двор. Дальше забор. Дальше никуда. Что делать. В обход вдоль забора выбираюсь на какую-то улицу. Наконец-то. Мчусь дальше. Улица вливается в другую, а потом выходит прямо на Ленинградское шоссе. Судя по облаку дыма, все еще держащемуся на небе, надо ехать в правую сторону от Ленинградского шоссе. В сторону Всехсвятского или Коптева. А вдруг облако отнесло ветром в сторону, и мне надо не вправо, а влево, куда-то между Хорошовским и Ленинградским шоссе. Решаю, что надо вправо. За Ленинградское. Пытаюсь его перескочить, но не тут-то было. И тут заслон. Я снова ищу обход. И не нахожу. Все вокруг оцеплено. Как оперативно! Убедившись в тщетности попыток, подхожу к милиционерам, чтобы узнать о том, что же и как произошло. Ответы мало вразумительны. В основном коротко: "Проходи, проходи, туда нельзя". Видно, что сами они тоже ничего не знают. Знают только, что разбился какой-то большой самолет, что их поставили никого не пропускать. И все. Никакого толку от них не добьешься. А почему, собственно, они должны мне что-то рассказывать.
И вообще, а кто ты такой. А ну, покажи документы. Нету? Так катись к чертовой матери обратно, пока не задержали и не отправили, куда надо!
Я благоразумно ретировался. Попыток прорваться не делал. Решил возвращаться. По дороге часто слезал с машины, подходил к группам людей, оживленно обсуждавших событие.
Но никто ничего толком, конечно, не знает. Только предполагают, строят разные догадки, иногда граничащие с вымыслом. Может, взорвался, как утверждает одна женщина, которая "сама собственными глазами видела взрыв". А может, просто не так сманеврировал? А кто-то додумался до того, что стал утверждать, будто бы в крыло "Максима Горького" врезался маленький самолет, на подъеме, когда выполнял мертвую петлю. Будто бы он сам это видел.
— А иди ты, знаешь куда! Тоже мне очевидец. Видали мы таких! Врезался, скажет еще…
— Да я же сам видел. Вот тебе крест! Ей богу.
- Знаем мы таких! Катись, пока не поздно, Выдумают еще такое!
— Да разве может врезаться. Это надо же — сам видел!
"Очевидца" с позором прогнали, хотя он продолжал кричать, что видел же, сам, собственными глазами видел. Его никто не слушал, продолжая высказывать одно предположение невероятнее другого.
— Не иначе, как враг какой-нибудь, супостат проклятый все это устроил, — высказывает предположение сухонькая старушка.
— Ну, это ты, старая, загнула. Враг… Откуда тут враг? Хотя, кто знает?
— А может, и впрямь враг? — тихо произносит невысокий паренек
— Ну, это нам знать неоткуда покедова. Все одно, узнаем, что к чему. Может, и враг. Их сейчас вон сколько повылазило. А может, несчастье. Все может быть…
Я отошел в сторону. Все равно, ничего у них узнать невозможно. Вон, даже до врагов договорились.
Неподалеку толпилась группа возбужденных ребятишек. Они о чем-то оживленно говорили, отчаянно размахивая руками. Явно спорили. Я прислушался.
— Да я же сам собственными глазами видел…
— Ну, что ты видел. Ничего-то ты и видеть не мог. Ты где был тогда? Во дворе. А оттуда разве увидишь.
— А вот увидел. Честное пионерское, чтоб мне провалиться на этом месте. Он крутил-крутил, да ка-а-к раз! Прямо в крыло. Оно и отломилось. Потому и упал. Он ка-а-к в крыло ра-а-з, и оно в сторону, — паренек руками показывает движение обоих самолетов.
— Да иди ты. Видел он, как же. Ну, посуди сам, как мог один самолет врезаться в крыло. Оно же узкое. Ты помнишь, мы в кино таран видели. Так там он прямо в лоб шел. В широкий лоб и специально целился. А тут совсем не так. Говорят тебе, что взрыв был. А ты заладил одно: врезался, врезался. Вот я как тебе врежу сейчас, так ты у меня не то запоешь.
— Дурак ты. Я же сам видел, — не унимался пацан.
Я отъехал от этого места. Вот и паренек говорит, что маленький самолет врезался. Как же было на самом деле? Ничего узнать невозможно.
Я вернулся домой совсем разбитый. И от гонки велосипедной, и от страшных мыслей. Не знал, что подумать. И некого спросить. Юрки нет. А кто еще может знать. Придется ждать утренних газет, ждать известий по радио. А в доме только и разговоров, что о сегодняшней трагедии.
