Борис Грибанов - Женщины, которые любили Есенина
Впрочем, истины ради надо напомнить, что была еще одна затаенная страсть — тщеславие. Достаточно вспомнить историю его влюбленности в Айседору Дункан, когда все близкие ему люди понимали, что он влюбился не столько в женщину по имени Айседора Дункан, сколько в ее всемирную славу. Впрочем, эта пагубная страсть — тщеславие — еще даст себя знать на излете его жизни.
Писательница Софья Виноградская, друг Есенина, была свидетельницей поистине подвижнического служения Гали Бениславской Есенину. «С невиданной самоотверженностью, с редким самопожертвованием посвятила она себя ему. В ней он нашел редкое сочетание жены, любящего друга, родного человека, сестры, матери. Без устали, без упрека, без ропота, забыв о себе, словно выполняя долг, несла она тяжкую ношу забот о Есенине, всей его жизни — от печатания его стихов, раздобывания денег, забот о здоровье, больницах, охраны его от назойливых кабацких «друзей» до розысков его ночами в милиции. Этого редкого и, нужно сказать, единственного настоящего друга Есенин недостаточно ценил. Он часто твердил: «Галя мне друг, Галя мне единственный друг». Но еще чаще забывал это».
При всех своих достоинствах Галя Бениславская оставалась женщиной, женщиной до мозга костей. Она ревновала Есенина к Дункан и боялась, что та пересилит ее и какими-нибудь ухищрениями заставит Сергея вернуться.
Кроме того, Галя Бениславская, как всякая женщина, не могла забыть, как она унижалась на страницах своего дневника, признавая превосходство Дункан. Теперь пришла пора отыграться.
Тем более, что Айседора сама дала повод. Вопреки словам, сказанным ею на перроне Белорусского вокзала, что она больше ничего общего с Есениным не хочет иметь, она не собиралась сдаваться. Уехав на Кавказ, она хорошо помнила, что, провожая ее на вокзале, Есенин пообещал приехать к ней на курорт, и она надеялась вернуть себе любимого мужа.
Галя Бениславская в своих воспоминаниях следующим образом излагала сложившуюся ситуацию:
«После заграницы Дункан уехала на юг. Не знаю, обещал ли Сергей Александрович приехать к ней туда. (Мы-то знаем из воспоминаний Шнейдера, что действительно обещал.) Факт тот, что почти ежедневно он получал от нее и Шнейдера телеграммы. Она все время ждала и звала его к себе. Телеграммы эти его дергали и нервировали до последней степени, напоминая о неизбежности предстоящих осложнений, объяснений, быть может, трагедии. Все придумывал, как бы это кончить сразу. В одно утро проснулся, сел на кровати и написал телеграмму: «Я говорил еще в Париже, что в России я уйду. Ты меня очень озлобила. Люблю тебя, но жить с тобой не буду. Сейчас я женат и счастлив. Тебе желаю того же. Есенин».
Галя Бениславская могла торжествовать, но, как женщина умная и хитрая, прекрасно понимавшая извилины женского сердца, она хотела закрепить свою победу и не оставить сопернице никакой надежды. Она дала понять Есенину, что сочиненный им текст телеграммы ее не устраивает. Она запротестовала против слов «люблю тебя», уверяла его, что если уж кончать, то лучше не упоминать о любви. В результате ее нажима телеграмма Айседоре ушла в редакции, которая ее удовлетворяла. Текст гласил: «Я люблю другую. Женат и счастлив. Есенин».
Однако Бениславской этого показалось мало. После долгого самоуничижения она явно испытывала потребность в самоутверждении. Помимо телеграммы Есенина Галя послала и свою телеграмму, текст которой должен был раздавить соперницу. Галя написала: «Писем, телеграмм Есенину не шлите. Он со мной, к вам не вернется никогда. Надо считаться. Бениславская».
Но Айседора Дункан тоже не была овечкой, она ответила уничижительной телеграммой Есенину: «Получила телеграмму, должно быть, твоей прислуги Бениславской. Пишет, что писем и телеграмм на Богословский больше не посылать. Разве переменил адрес? Прошу объяснить телеграммой. Очень люблю. Изадора».
Есенин немало веселился, получив эту телеграмму. Как писала Бениславская, он был доволен, что телеграмма Гали произвела такой эффект и вывела Дункан из себя настолько, что она стала ругаться. Для Есенина уже давно было ясно, что его роман с Дункан завершился окончательно и бесповоротно.
Но при этом нельзя забывать, что Есенин панически боялся того дня, когда Айседора вернется в Москву, приходил в ужас от одной мысли о скандалах, которые она наверняка будет учинять. Ему хотелось скрыться, уехать куда-нибудь, только бы не встречаться с ней. Уезжая из Москвы в Ленинград, куда его позвало жалостливое письмо Клюева, Есенин поручил Гале Бениславской забрать все его вещи с Богословского переулка и перевезти их на ее квартиру, с тем чтобы они не попали в руки Айседоры и ему не пришлось бы с ней встречаться.
Литературные дела Есенина складывались по-разному. С Кавказа он привез поэму «Анна Снегина» и много новых стихотворений. Друг Есенина и будущий муж его сестры Екатерины Василий Наседкин свидетельствовал:
«Анну Снегину» набело он переписывал уже здесь, в Москве, целыми часами просиживая над ее окончательной отделкой. В такие часы мы, по домашнему уговору, его оставляли одного, предварительно сняв трубку с телефона.
Своим литературным друзьям он охотнее всего читал тогда эту поэму. Было видно, что она нравилась ему больше, чем другие стихи».
Именно «Анна Снегина» стала поводом для разногласий между Есениным и литераторами из группы «Перевал». Конфликт был незначительный, но он свидетельствовал о том, насколько утвердился Есенин в собственном мнении о себе и о своем месте в русской поэзии.
Наседкин предложил Есенину прочитать поэму на заседании группы «Перевал». В 1925 году это было его первое публичное выступление в Москве.
Просторная комната в писательском Доме Герцена на Тверском бульваре была набита битком. Кроме перевальцев «на Есенина» зашло немало членов Московской ассоциации пролетарских писателей, людей из группы «Кузница».
Случилось так, что прекрасная лирическая поэма не имела большого успеха. Литераторы отзывались о ней с холодком. Кто-то предложил устроить обсуждение поэмы. Есенин от обсуждения категорически отказался.
— Вам меня учить нечему. Вы сами все учитесь у меня.
Есенин ушел с этого сборища несколько расстроенным, пряча свое недовольство за обычным бесшабашным видом. Перед тем как уйти, он спросил у Воронского, нравится ли ему поэма.
— Да, нравится, — ответил тот.
Он не покривил душой.
С Воронским Есенин вновь встретился в Баку, куда он уехал вскоре из Москвы. На Воронского эта встреча произвела очень тяжелое впечатление.
«Море скалилось, — вспоминал Воронский, — показывая белые клыки, и гул прибоя был бездушен и неприютен. Есенин стоял, рассеянно улыбался и мял в руках шляпу. Пальтишко распахнулось и неуклюже свисало, веки были воспалены. Он простудился, кашлял, говорил надсадным шепотом и запахивал то и дело шею черным шарфом. Вся фигура его казалась обреченной и совсем ненужной здесь. Впервые я остро почувствовал, что жить ему недолго и что он догорает».
