Владимир Семичастный - Беспокойное сердце
Что касается Солженицына, то вначале внимание общественности привлекла его небольшая повесть под названием «Один день Ивана Денисовича». В 1962 году она была опубликована в журнале «Новый мир». Реакцию на ее появление решительно нельзя было считать однозначной.
Повесть Солженицына увидела свет, по моему мнению, благодаря Алексею Аджубею. Это он рекомендовал рукопись своему тестю Хрущеву, а позже и журналу «Новый мир».
В предисловии к повести писатель Александр Твардовский сравнивал Солженицына с Л.Н.Толстым, чем подлил масла в огонь развернувшихся вокруг повести споров.
Особенно коробило советского читателя той поры употребление в этой повести лагерного жаргона и нецензурных слов. Толстой всегда считался вершиной классической прозы, и сравнение с ним Солженицына представлялось преувеличенным и неприятно воспринималось даже теми, кто считал саму публикацию повести большим шагом вперед.
«Один день Ивана Денисовича» был даже выдвинут на соискание Ленинской премии. Это известие вызвало новый взрыв споров. Через пару дней в «Правде» появилось уточнение, где говорилось, что предыдущая статья была лишь частью литературной дискуссии, а вовсе не окончательно принятым решением.
К решению по повести Солженицына я как председатель КГБ никакого отношения тогда не имел. И вообще такая тема, как лагерный язык и лагерный быт, меня совсем не интересовала. Все эти слова я каждый день читал в получаемой почте, так как мне постоянно приходилось заниматься жалобами и реабилитациями, поэтому и книгу Солженицына я воспринял не столько как литературу, сколько как политический акт. Да, в прошлом происходило такое, что не должно повториться, и теперь было самое время разобраться со всем этим открыто.
Тем не менее, с точки зрения нашей работы публикация повести Солженицына породила ряд новых проблем. Людской гнев обернулся не против тех, кто был во всем виноват, не против наших предшественников, а против нас, хотя именно мы старались исправить старые ошибки и не делать новых. Конечно, подобные размышления никому из нас не поднимали настроения, но я оставался в стороне и ждал, как отреагирует Политбюро.
КГБ в суждениях Солженицына всегда представлялся неисправимым злом, и виноватыми были одни только чекисты. Даже прежде всего чекисты.
Понятно, что никто в правительстве не был заинтересован в том, чтобы Солженицын обосновался в Москве, где он постоянно притягивал и будоражил иностранцев, а потому местом жительства ему была определена Рязань, откуда родом была его жена.
Несмотря на это, Солженицын тайно жил и работал у известного советского музыканта Мстислава Ростроповича — на даче, находившейся недалеко от столицы, — и временами наезжал в Москву.
КГБ было хорошо известно о месте, его пребывания, но его никто с этой дачи насильно не выгонял и не требовал, чтобы он непременно переехал в Рязань. Зачем, спрашивается, нам самим организовывать дополнительные скандалы, обострять положение и делать к тому же нашим противникам дополнительную рекламу?
Сверх того мы получили бы еще один конфликт с Ростроповичем и его женой, певицей Галиной Вишневской, что тоже было нежелательно. Ни Солженицына, ни, например, академика Сахарова мы не хотели сталкивать лбами с КГБ. В стране есть генеральный прокурор, и ему прежде всего положено защищать государственные интересы, следить за строгим соблюдением законов, призывать к порядку нарушителей.
Как оказалось, не случайно именно Ростропович и Вишневская приютили Солженицына. Вскоре они и сами покинули родину, а позже Вишневская выпустила книгу, в которой густо полила грязью людей, которым многим была обязана…
Если же сегодня сам Солженицын, вернувшийся в Россию после двадцатилетней вынужденной эмиграции, утверждает, что из его дела в архиве КГБ исчезли десятки и даже сотни томов, то я это воспринимаю как стремление раздуть значимость собственной персоны. Уж очень редко из архивов КГБ что-либо исчезало! Да и маловероятно, что дело Солженицына могло разрастись до таких невероятных размеров.
КГБ примерно знал, над чем Солженицын работает. Публикации на Западе тех или иных его работ далеко не всегда были для нас полной неожиданностью. Но все же он находил новые каналы для пересылки своих рукописей на Запад.
Я снова повторяю, что до мая 1967 года имя Солженицына еще не было в мире широко известно, как это произошло позже, и мы со своей стороны никогда не стремились его популярность приумножать. Поэтому не конфисковывали его рукописей сразу же после их создания, не прибегали к прямым насильственным действиям.
Я не сомневаюсь, что история когда-нибудь по справедливости оценит и дело физика-атомщика Андрея Сахарова и его уход в оппозицию против советского строя. Это был очень необычный путь, и начинался он в лабораториях, где проводились советские ядерные исследования, находившиеся под контролем Берии.
Сахаров принадлежал к той наиболее охраняемой сфере, к тому богатству, которым располагала советская наука на первых этапах «холодной войны». Так же, как его западные коллеги, Андрей Сахаров позже осознал всю разрушительную силу атомного оружия и его способность уничтожить жизнь на всей планете. Человек тонкий, высокий специалист в своей области, он представлял страшные последствия своего труда для человечества.
Но ракеты с атомным зарядом в шестидесятые годы уже смотрели в небо на обоих полушариях, а вопрос о том, выживет ли человечество, зависел не только от одной стороны.
Однако некоторые вещи Сахаров воспринимал слишком прямолинейно и начал требовать от Кремля намного больше, чем от всех остальных ядерных держав.
Хрущева искренне удивляла его позиция: «С одной стороны, Сахаров трижды принимает звание Героя Социалистического Труда, а с другой — выступает против того, что сотворил. Он создал бомбу, так пусть признает свою долю ответственности, а не сваливает все на остальных!»
В первые годы правления Брежнева конфликт не носил чрезвычайно острой формы. Открытым противником режима Сахаров стал, по моему мнению, под влиянием своей второй супруги — Елены Боннэр.
Однако это уже было время, когда я следил за московскими событиями издалека.
Е.Боннэр умело подогревала и направляла обостренные чувства А.Сахарова. Для Запада он стал прославленным «защитником прав человека» и непримиримым противником Советского Союза.
Стоявшая рядом с ученым Боннэр беспардонно оценивала (что, собственно, делает и по сей день) так называемую большую политику и главных действующих лиц, хотя представление о ходе мировых событий, об исторических и политических взаимосвязях имеет не бог весть какое глубокое. Но для международной печати, радио и телевидения она была и остается женой Сахарова, и этого оказалось достаточно, чтобы предоставлять ей такое же эфирное время или место на газетной странице, как и высокопоставленным государственным деятелям.
