Станислав Лем - Черное и белое (сборник)
Затем Выдмух знакомит нас с тактикой и стратегией авторов, стремящихся «максимизировать» «воздействие ужасного»: используемые для этого приемы и способы рассмотрены в трех главах («Инструменты страха: вампиры и големы», «Механизм страха: заброшенные дома», «Увеличение страха: Лавкрафт»). Выдмух показывает на нескольких примерах, как это сложно – выстроить в ходе weird story[134] постоянное напряжение и при этом не скатиться к постыдно-разочаровывающему нагромождению реквизитов, вызывающему у читателя незапланированное веселье или скуку. Речь идет о хорошо известной опытным авторам дилемме: жанр почти всегда оказывается несостоятельным, потому что обещает больше, чем это возможно сделать. Действие любой weird story должно подводить к некоей кульминации, в некоторой степени она является кассой, из которой обещанный и объявленный ужас должен быть оплачен в твердой сверхъестественной валюте. Эту валюту вряд ли можно заметить при дневном свете – все эти чудовища, изготовленные из лягушачьих тел (Лавкрафт), волосатые пауки (М.Р. Джеймс), старые кости, черепа и т. п., могут напугать лишь детей или инфантильно настроенных читателей; это верно и для других аксессуаров «иного мира». «Существа-призраки» в сравнении с реалиями нашей цивилизации стали простенькими, добродушными, вроде обитателей уютного чулана. Таким образом, сами источники страха не могут быть показаны в weird fiction, они и не показываются, так что читатель остается разочарован, а жанр непрерывно колеблется между слишком большим и слишком малым количеством феноменалистики ужаса. Выдмух иллюстрирует эту ситуацию несколькими хорошо подобранными примерами. И эти главы, составляющие основную часть книги, могут даже рассматриваться как руководство для начинающего писателя, потому что они учат, как можно найти оптимальное решение, избегая крайностей.
Бедность мысли в фантастике для меня неудобоварима: а потому должен сознаться, что книгу Выдмуха я воспринял скорее как развлечение, а не серьезное обсуждение классики ужасов. В двух последних главах Выдмух отходит от имманентного способа описания своего объекта; он делает это в два этапа. В предпоследней главе («Скомпрометированный страх: нонсенс и смех») он показывает разрушительное воздействие, которое юмор оказывает на weird fiction, а в заключительной главе («Vacuum horroris[135]») отмечает проблему пустоты жанра, который может служить лишь исключительно для развлечения. Но свои рассуждения о «бессмыслице и смехе» Выдмух не может проиллюстрировать множеством примеров, потому что практически нет юмористически или, вернее, иронически ориентированной фантастики сверхъестественного, – ее столь же мало, как и юмористической порнографии, которая отказывается от шуток, черпая вдохновение в копролально-генитальной области. На мой взгляд, юмор является краеугольным камнем, определяющим неизменное качество всей литературы. Те жанры, которым противопоказаны сатирические или юмористические компоненты в тексте – поскольку под их воздействием они подвергаются разложению, – тем самым обнажают свою фальшивость. Они не являются подлинными, так как предлагают внелитературные эрзац-заменители того, что недоступно читателю непосредственно, например, оргии, гаремы, распутство в порнографической литературе. Как порнография является эрзацем сексуальных поступков, которые как бы совершаются «от имени читателя», то есть per procura[136], так и weird fiction – но только современная – является разновидностью массового потребления, суррогатом метафизических феноменов, способных достичь глубины человеческой души. Поэтому я всегда теряюсь, когда меня просят назвать лучшие Horror Stories[137]. Но я без колебаний могу рекомендовать этот маленький бедекер Выдмуха по литературе о призраках, потому что он разумно и объективно доносит правду о ложной сущности фантастики.
Рецензия на «Земную Империю» А. Кларка
Написанное Артуром Кларком в пятидесятые годы введение в космонавтику занимает в моей библиотеке почетное место. Я получил эту книгу двадцать четыре года назад от друга в качестве свадебного подарка. Без преувеличения можно назвать Кларка моим тогдашним учителем. Тем труднее мне говорить о его последнем романе[138]. Но я не могу промолчать: как рассказчик Кларк очень хорош. Более того, ему удается избежать большинства грехов современной научной фантастики, ее судорожного пораженчества, ее технологического и социального ада. К сожалению, то, что автор не совершил множества ошибок, еще не гарантирует ему успеха. Компетентность Кларка перерождается в романе во множество слабых описаний, которые замедляют сюжет вместо того, чтобы его поддерживать. Пристрастие Кларка к научным лекциям напоминает Жюля Верна, но это лишь внешнее сходство. Если романы Верна излучают некий уникальный старомодный шарм, когда он преподносит приключения своих пуританских героев с наивной искренностью и романтическим энтузиазмом, свойственным духу девятнадцатого века, то Кларк поступает так механически, прицепляя одно «научное чудо» к другому. Нельзя отрицать, что Кларк прилагает надлежащие усилия в качестве собирателя новейших гипотез (даже черные микродыры он предлагает использовать как источник энергии для будущих космических аппаратов), но такие детали не в состоянии предотвратить окончательное поражение рассказчика. Проще всего обосновать этот удручающий приговор на примере цитат.
Герой Кларка, который живет на Титане, спутнике Юпитера, впервые посещает Землю XXIII века. Даже в то время у всех есть семьи, поэтому в романе присутствуют «семейные разговоры», примерно такого типа: «Шестьдесят – замечательное круглое число, которое можно составить несколькими способами. Самый легкий – умножить десять на шесть. Такую площадь имеет эта коробочка: по горизонтали в ней умещается десять квадратиков, а по вертикали – шесть…» И т. д., и т. п. Так беседует «бабушка» с внуком на Титане. Речь идет об известной сегодня игре в пентамино, и это громоздкое описание занимает страницы с 43-й по 61-ю.
Роман также должен быть остроумным и забавным. Разумеется, выглядит это так: «Фамилия Роберта Кляйнмана[139] служила поводом для непрекращающихся шуток, поскольку рост этого атлетически сложенного человека был почти два метра».
