Нина Соболева - Год рождения тысяча девятьсот двадцать третий
Алик был рад моим успехам. Размышлял о том, как удачно, что я буду одновременно постигать и практику актерского мастерства, и теоретические проблемы театрального искусства, и драматургию. Говорил, что через несколько лет, когда немного высвободится от своего основного труда по политэкономии, непременно возьмется за исследование проблем научного и художественного творчества: он чувствует, что здесь есть общие закономерности. Советовал мне с первых же дней занятий на актерском факультете вести творческий дневник. Кто знает, может быть, мои самонаблюдения могли бы способствовать его исследованиям, и мы стали бы соавторами общей работы.
Хотя эти его планы казались мне мало реальными, но все же сам факт, что он допускал возможность моего участия в какой-то совместной научной деятельности, очень подымал меня в собственных глазах.
Закончился прием на первый курс. В начале августа состоялся традиционный вечер знакомства с первокурсниками и посвящения их в дела институтские. Главной темой наших переживаний в те дни было возвращение в Ленинград. Уже и Пушкинский театр уехал, и Филармония, и многие заводы, а когда же мы?
Директор Николай Евгеньевич вернулся из командировки, рассказывал, что Ленинград живет еще трудно, что здание института требует ремонта, а сколько он продлится — неизвестно. Может, в октябре уедем, а, может, и в ноябре. (Уехали только в декабре).
Вечер завершался забавным капустником. В одной из сценок было представлено гадание «восточных мудрецов». Сидели на полу, скрестив ноги и держа ладони перед грудью, десять «мудрецов» в тюрбанах из полотенец и, мерно раскачиваясь, пели гнусавыми голосами:
«То ли дождик, то ли снег,
то ли едем, то ли нет…
Тум ба-ла-ла, тум ба-ла-ла,
тум ба-ла-ла, тум ба-ла-ла…».
И дальше шло перечисление всех тех причин, по которым наш отъезд может задержаться еще на долгое время. И снова припев: «То ли едем, то ли нет…». Куплетов было не менее 20, и припев подпевали и студенты, и педагоги.
Конец августа и весь сентябрь мы провели на сельхозработах. Жара в этом году была неимоверная. Зерновые почти не уродились, морковь, турнепс, картофель были будто вмурованы в растрескавшуюся окаменевшую землю. Мы занимались уборкой овощей и выматывались до предела. А тут еще жара и трудности с водой. Маялись от жажды и растения, и скот, и люди. Воду для питья получали по норме, а помыться толком, постираться было просто негде. Единственный пруд на краю села превратился в огромную лужу, и там плюхались только гуси и свиньи.
Можно было смириться с тяжелой работой, с плохим питанием, с ночевкой в сарае, но больше всего донимало отсутствие бани или купания. Поэтому у нас установилась очередность негласных отлучек в город, чтобы помыться и постираться.
Я тоже несколько раз вырывалась в город из этой раскаленной пыльной деревни, которая после Алтая с его прозрачной ледяной Катунью казалась местом проклятым людьми и Богом.
Одну из своих поездок я подгадала к 15 сентября, к дню рождения Алика. Я об этом дне случайно узнала у Люси и решила сделать ему сюрприз. Закончив все свои хозяйственные дела, я пошла к Хочинским, и там под руководством Юриной мамы испекла тортик из черемуховой муки. Он получился не очень красивый — черный, но зато вкусный. Вечером я отправилась к Алику. Библиотека в этот день не работала, и я предполагала, что он занимается дома. Так оно и оказалось — он сидел возле раскрытого окна своего маленького домика и что-то увлеченно писал. Мне не захотелось идти в дверь, мимо противной соседки, и я вошла в палисадничек, нагнувшись, проскользнула под соседскими окнами, еле удерживаясь от смеха достала из сумки тортик, лежащий на тарелочке, и осторожно поставила его на подоконник перед Аликом. Он был так изумлен, что некоторое время сидел в оцепенении, глядя на «непонятный черный предмет», потом понюхал его, понял, что это какой-то «странный пирог», и лишь после этого высунулся в окно. Я успела спрятаться за угол. Он выбежал на улицу, увидел меня: «Это ты?!» — и начал хохотать. Оказывается, увидев странный предмет, он почему-то приготовился к тому, что вслед за ним в окно кто-то влезет… Чуть ли не грабитель… Мы смеялись с ним до слез. Я не знала, что он может так заразительно хохотать.
Соседки не было дома и мы устроили чаепитие с моим злополучным «тортом». Он оказался даже съедобным. Алик нахваливал, а меня смущало, что он недостаточно сладкий, а молотая черемуха хрустит на зубах. Алик был очень тронут, что его день рождения отмечен (ему исполнился 21 год). Признался, что вообще-то ему было грустно сегодня, вспоминалось довоенное время, когда его дни рождения были праздником для родителей и родных. Узнал Алик, что мой день рождения в апреле, и оба сошлись на том, что встречать его будем, конечно, в Ленинграде.
Потом Алик проводил меня на ночной поезд и снова начались мои трудовые недели. Предполагалось, что в октябре уже начнутся занятия.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Осень 1944-го. Арест
Через два-три дня после моей поездки в Новосибирск, когда я снова работала на картошке, за мной прибежала дежурная и сказала, что меня ожидает кто-то из горкома комсомола. Вроде меня берут на какую-то работу на несколько дней в город. Я, разумеется, очень обрадовалась (девчонки мне позавидовали) и уже мчалась в деревню, представляя себе, как обрадуется Алик моему внезапному приезду, да и от сельхозработ хотелось отдохнуть. Меня встретил угрюмый парень, который как-то очень косноязычно объяснил, что в горкоме комсомола некому работать с картотеками и ему порекомендовали меня как «грамотную студентку». Я была так рада неожиданному приключению, что не стала вдумываться в нелепость происходящего. Неужели в городе нельзя было найти «грамотную студентку», и зачем понадобилось ехать именно за мной в такую даль?
Сказал, чтобы и вещички захватила, так как работа, может быть, затянется на несколько дней. Я быстренько собралась, попрощалась с девчонками, села на телегу, на которой приехал этот человек, и древний старик на такой же древней лошади неспешно повез нас на станцию железной дороги.
Когда мы отъехали немного, мой спутник, запинаясь и с трудом подбирая слова, сказал, что версия с горкомом комсомола была лишь для того, чтобы в нее поверили мои сокурсницы, а в действительности он везет меня в Управление Комитета госбезопасности, куда я вызвана «для собеседования». Показал пропуск на мое имя, где было указано, что к 1500 я должна явиться в такой-то кабинет КГБ, по адресу: Октябрьская, 78. Предъявил и свое удостоверение в красных корочках — он был какой-то младший сотрудник КГБ.
