Виктор Шендерович - Изюм из булки
— А этот шут из Малого театра — знает! — кричал член Политбюро.
…Смоктуновский с трудом отличал Маркса от Энгельса — но как раз в ту пору озвучивал на студии документального кино фильм про Ильича, и в тексте был фрагмент злосчастной статьи.
Профессиональная память — полезная вещь.
Во избежание недоразумений
Старый актер Малого театра Михаил Францевич Ленин в 1920 году написал заявление наркому просвещения Луначарскому. Содержанием бумаги была просьба посодействовать тому, чтобы люди не путали его с тем Лениным, который Ульянов.
Луначарский наложил на письмо резолюцию: «Не трогать. Явный дурак».
Маузер Папанина
Рассказывают, что среди легендарных «папанинцев» единственным беспартийным был полярник Кренкель. И якобы глава экспедиции, несгибаемый, если уже не отмороженный, время от времени устраивал на льдине закрытые партийные собрания. Во время которых Папанин с товарищами-партийцами сидели в палатке, а беспартийный Кренкель гулял снаружи.
И, как сказано у Зощенко, затаил в душе некоторую грубость…
Самого Папанина на ту злосчастную льдину послала партия. А до того она его посылала, по преимуществу, бороться с контрой. Видимо, с тех боевых времен у чекиста и осталось нечто вроде профессионального тика: он по несколько раз в день разбирал и собирал свой маузер. И вот, когда эпопея закончилась благополучно, и героев везли на корабле навстречу триумфу, мстительный беспартийный Кренкель подкараулил Папанина, только что разобравшего свой маузер, и…
Вот вы небось думаете, что радист украл у чекиста какой-нибудь винтик… Вы недооцениваете интеллект полярника. Он Папанину винтик — подкинул!
Чекист собрал маузер и увидел на столе лишнюю детальку. Он аккуратно разобрал маузер и медленно собрал его снова. Потом проделал это еще раз. Лишняя деталька по-прежнему лежала на столе, бередя сознание.
Исчезновение маузера или любой его части вполне вписалось бы в картину времени: вредительство, диверсия, далее везде… — и только обострило бы профессиональные рефлексы начальника экспедиции. Но появление лишней — было выше чекистского разумения. Говорят, что будущий Герой Советского Союза, теряя сон и аппетит, разбирал и собирал свой рабочий инструмент до самого Ленинграда.
Приметы коммунизма
В конце тридцатых партийная организация Малого театра поручила великой Яблочкиной встретиться с молодежью и рассказать молодежи про коммунизм.
Александра Александровна была дама дисциплинированная — и начала молодым про коммунизм рассказывать все, что сама к тому времени о нем знала. Какие будут отношения между людьми и как все вокруг будет прекрасно… Как и полагается актрисе, от собственного монолога Яблочкина постепенно возбудилась и закончила с неподдельной страстью и томлением:
— …и будет много разной вкусной еды, — дрожащим голосом пропела она, — как при царизме!
Малый театр и большая нужда
Малый театр, Челябинск, зима 1942 года. Жили в эвакуации по квартирам, но самых народных артистов, в знак уважения, поселили в гостинице — вместе с московским начальством.
Гостиница не гостиница, а воды временами не было. Ее носили со двора, и легендарный Остужев дефилировал по коридорам с полным ведром, декламируя своим бесподобным голосом:
— Раз студеною порой шла девица за водой…
Для прочих надобностей, на времена коммунального обезвоживания, имелся деревянный домик во дворе. Но не все до этого домика снисходили: некий московский депутат нашел вполне начальственную альтернативу и, побрезговав ходить на мороз, просто наложил кучу на полу гостиничного туалета.
Его-то, выходившего из неработающего туалета, и обнаружил, вместе со следами депутатской жизнедеятельности, народный артист СССР Александр Остужев.
Через несколько секунд гостиницу наполнил его глубокий голос:
— Да-а… — громко произнес Остужев. — Войну мы проиграли!
Обитатели гостиницы повысовывались из дверей.
— Войну мы проигра-али! — драматически повторил народный артист СССР.
Это тянуло на трибунал, и невольные слушатели осту-жевского монолога не знали, что им делать — то ли первыми бежать в ближайший орган власти, то ли временно оглохнуть. Дав соседям время на смятение, артист развил свою мысль вполне:
— Если народный депутат насрал на пол — войну мы проигра-али…
Сходство
На открытие памятника Долгорукому, в год восьмисотлетия Москвы, согнали, разумеется, всякой твари по паре: рабочие, служащие, военные, народная интеллигенция… Оркестр, начальство. Все стоят, ждут; произведение искусства, слава богу, еще под покрывалом.
Покрывало сняли, и типовое чудило на лошади предстало, наконец, глазам общественности. После недоуменной паузы в тишине раздался негромкий голос композитора Сигизмунда Каца:
— Похож.
Поговорили
В пятьдесят каком-то году в Калькутту приехала английская королева.
Разумеется, прием на самом что ни на есть уровне, послы, атташе… А от СССР в Калькутте в ту пору случился какой-то партийный чувачок из торгового представительства, звезд не хватавший даже с невысокого советского неба.
И вот — во всех смыслах слова — представление: английская королева идет вдоль ряда послов и с каждым хоть несколько слов да скажет.
Дошли до чувачка.
А он к тому времени от ужаса забыл даже то, что учил, и, увидев перед собой Ее Величество, просто спросил:
— Do you speak English? Королева ответила:
— A little…
Сколько в тебе росту?
Дело было в конце пятидесятых в Стокгольме.
Зиновий Гердт и его аккомпаниатор Мартын Хазизов (уже немолодой человек, и тоже фронтовик) гуляли по городу — в сопровождении, разумеется, сопровождающего, молодого лейтенанта госбезопасности.
— Зямчик, — сказал вдруг Мартын, — я ничего не понимаю! Смотри: над дворцом флаг, значит, король дома. А мы же им враги! И гуляем по дворцу, и никто нас не останавливает, не проверяет документов… Зямчик, ты что-нибудь понимаешь?
«Зямчик» все уже понимал вполне (как, разумеется, и сам Мартын) — именно поэтому счел за благо помолчать. Но сопровождающий промолчать не смог.
— Видимость демократии! — заявил он, хотя его никто ни о чем не спрашивал.
Тут маленький Мартын повернулся к лейтенанту и спросил:
— Дима, сколько в тебе росту?
— Метр восемьдесят семь, — ответил Дима. И Мартын сказал:
