Яков Минченков - Воспоминания о передвижниках
На другой день приехал Илья Ефимович. Публика узнала из газет о его приезде и хлынула такой массой на выставку, чтобы посмотреть на его новые вещи и на него самого, что приходилось из-за переполнения помещения закрывать на время выставку.
Но в то же время против Репина повелась большая атака.
Представители левых течений в искусстве, ведшие борьбу со старым искусством -- реализмом и натурализмом, сочли случай с картиной Репина выгодным моментом для выступления против главной силы реалистического лагеря, для развенчания Репина с его направлением в искусстве. В Политехническом музее был объявлен диспут художественной группы "Бубновый валет". Лектором на тему "Иван Грозный и его сын", картина Репина" выступал Макс Волошин. Диспут в конце превратился в настоящее мамаево побоище защитников Репина и их противников, с ругательствами, свистками и истериками женщин.
Ловко, красиво говорил Волошин и проделывал удивительную эквилибристику в понятиях. Возводил в степени слова "реальное" и "натуральное", после чего расхождение между этими понятиями становилось, все больше и к реализму, подпрыгивая, прилипали, как к потертой шерстью смоле, импрессионизм, пленеризм и другие течения.
То показывал, как на картах, Репина и бубновца Бурлюка, перетасовывал их, и вы не узнавали, где Бурлюк, где Репин -- оба становились до неразличимости похожими друг на друга. От художественной ценности репинской картины не осталось и следа, а сам Репин оказался виноватым перед Балашовым, и Репина надо было судить за его картину, как за большое преступление.
Репин тоже выступил на диспуте в порядке самозащиты.
Выступившая затем в защиту Репина печать оказывала ему медвежьи услуги, стараясь выставить его чуть ли не древнерусским богатырем и посадить на богатырского васнецовского коня для защиты древних устоев.
Репину лучше было бы сказать: "Чего вы все от меня хотите? Чтобы я и писать на всякие вкусы мог, и говорить красноречиво умел, и петь, и танцевать? Ведь я только чугуевский казак-украинец и учился самоучкой на гроши. Я только живописец, не знающий ни минуты отдыха, и за каторжным трудом не имеющий времени угнаться за всем, что вы знаете и чем кичитесь. Я только Репин, написавший "Бурлаков", "Крестный ход", "Запорожец" и еще бесконечное множество картин и портретов всех наших великих людей. И еще я -- гражданин, вскрывавший всю жизнь ваши общественные болячки. И за что вы держите в музеях и галереях мои работы, если не признаете меня?"
В эти дни он был ужасно разбит. Перед отъездом вечером приехал на выставку. Более удрученным никогда я его не видал. Мы сидели с ним вдвоем в пустом зале. Изредка Илья Ефимович произносил отрывисто: "Вот все так... говорят -- давай, давай... требуют... когда только перестанут требовать? И никуда не уйдешь... право же, иногда становится..." -- и досадливо махнул рукой.
Раздался звонок телефона, кто-то спрашивал: "Нельзя ли видеть Репина? Говорят, он поехал на выставку". Илья Ефимович сперва сказал: "Опять? Кто там еще?" -- а потом разрешил незнакомцу приехать.
Является неизвестный субъект, представляется и просит Репина засвидетельствовать этюды, которые в качестве репинских купил у кого-то по случаю. Показывает пачку пошлых вещей. Что произошло с Репиным! Он бросил этюды на пол с криком: "И вы мне суете этакую гадость! Вы по дешевке купили их, считая за мои, чтобы спекульнуть на мне! Торгуйте чем хотите, только меня оставьте в покое!" -- и закрыл лицо руками.
Растерявшийся посетитель поспешил убраться. Я выразил сожаление, что разрешили приехать незнакомому человеку. Репин долго не мог ответить, а потом измученным голосом проговорил: "Нет, ничего, одним больше или меньше... бежать надо от них". Простился и уехал.
Мне подумалось: кому много дается, от того, действительно, много и требуют, и какое это тяжелое бремя -- талант.
В 1912 году в Петербурге при устройстве выставки мы праздновали семидесятилетний юбилей Репина и юбилеи В. Маковского, М. Клодта и Поленова. Последнему была послана приветственная телеграмма в Москву. Чествование юбиляров происходило на товарищеском обеде в ресторане Донона. Получено было много приветствий, а "Союз русских художников" прислал своих представителей, бывших передвижников -- Архипова и Виноградова. Присутствие этих старых товарищей доставило большое удовольствие не только юбиляру, но и всему Товариществу. Обед прошел необычайно сердечно и оживленно.
В конце обеда Репина попросили рассказать про его первую любовь -- про его первую картину, которую он написал.
Илья Ефимович оживился:
-- Первую любовь? Извольте, помню! И тема была подходящая. Готовился я писать на конкурс картину "Дочь Иаира", а денег не было на холст и краски. Тогда, чтобы добыть денег, написал я для продажи жанровую картину и понес ее в магазин Тренги на комиссию. На картине изобразил такую сцену: в комнате студент готовится к экзаменам, а в раскрытое окно видно, как в соседней квартире сидит девушка. Прочь занятия! Студент устремил мечтательный взор и шлет воздушный поцелуй неземному существу. Какова идея! -- расхохотался Репин.
-- А дальше, дальше что с картиной? -- раздались голоса.
-- А дальше так: назначил я за картину тридцать пять рублей. Захожу через день, два, три, неделю -- картина стоит, и никто о ней не спрашивает. Перестал и я справляться. Раздобыл десятку, прихожу заказать холст. Тренти записывает мою фамилию и спрашивает: "Не вы ли тот Репин, что ставил у нас картину на комиссию? -- "А что?" -- "Ваша, -- говорит, -- картина продана, получите деньги". Скажите, пожалуйста! Я заказал холст, купил красок, и у меня еще осталось четырнадцать рублей. Такого счастья я, кажется, не испытывал за всю свою жизнь!
Репину за обедом пришлось выслушать бесконечные поздравления и пожелания, а Волков убедительно просил: "Нет, ты того... Илья Ефимович, пожалуйста, не забывай, как мы тебя любим!" На что Репин отвечал: "Семьдесят лет помню и еще готов столько же прожить, чтобы это чувствовать!"
Обед кончился. Но что это за необыкновенный кортеж на улице и в такой поздний час? Удивленно смотрит городовой и ночные сторожа. От Певческого моста до Невского растянулся непрерывный ряд извозчиков. Это передвижники переезжают в клуб Общества Куинджи, где также хотят чествовать юбиляров.
Приехали. У куинджистов и своих гостей много. Из театров прибыли артисты. Музыка, чтение. Талантливый юморист Хенкин смешит до упаду своими рассказами. Бьет тамбурин, и из соседней комнаты вылетает рой бабочек -- балет. Кружатся перед Репиным, который сидит в кресле, окруженный товарищами и своими поклонниками-гостями.
