Борис Тихомолов - Небо в огне
— Казначей выдает денежки! Двадцать два с половиной тумана в сутки. Во! и скрылся.
Двадцать два с половиной тумана? Много это или мало?
Казначей, с желтым лицом, молчаливый, строгий, поправив кончиком пальцев очки в золотой оправе, отсчитал двадцать две новенькие бумажки и, придавив их сверху пятью монетами, пододвинул ведомость:
— Распишитесь.
Первый раз в жизни я держал в руках иностранные кредитки, со странным названием "туманы". А что мы будем делать с этими туманами?
И тотчас же нашелся ответ. Флаг-штурман, полковник Петухов сказал:
— Товарищи! Питаться будем за плату в посольской столовой. Кто готов, пойдемте со мной, остальные с капитаном Топорковым. Он знает, где посольство. Ну пошли?
Я поискал глазами свой экипаж. Борттехник здесь, штурман здесь и моторист здесь. А где же Белоус? Радиста не было. Куда его черти уволокли?! Пришлось ждать. Оказывается, он и борттехник Романов пошли в парикмахерскую. Вот шутоломные головы!
Но вскоре они явились. Белоус влетел в комнату, словно кто гнался за ним. Дышит часто — запалился, глаза горят, на лице румянец.
— Бра-атцы! — сказал он, с трудом переводя дыхание. — А вы знаете, зачем мы здесь?! — и обвел всех торжествующим взглядом.
— Ну зачем? — сердито спросил я, собираясь сделать ему хороший нагоняй.
— Сталин в Тегеране! Мы подскочили на стульях.
— Что-о-о?!
— И Рузвельт! И Черчилль! Я видел их всех! Глушарев махнул рукой.
— Брось трепаться! Что вы слушаете его, командир? Белоус пылко стукнул себя кулаком в грудь:
— Провалиться мне на месте!..
Это было, конечно, нелепо: пошел какой-то радист и сразу же увидел и Сталина, и Рузвельта, и Черчилля! Подавляя смех, я спросил с издевкой:
— А где же ты их видел, дорогой? У Белоуса от возмущения захватило дух, и он, сверкнув в негодовании очами, выпалил:
— В парикмахерской!
Мы взорвались хохотом. Куликов, сидевший на койке, смешно дрыгнул ногами и повалился лицом в подушку:
— И вы… И вы… все брились?.. О-хо-хо-хо-хо!.. И ты спросил у Черчилля, кто последний? А-ха-ха-ха-ха! Ну и чудак же наш Белоус!
Но Белоус нисколько не смутился. Укоризненно посмотрев на нас, он открыл дверь в коридор и крикнул:
— Романов!
Романов тотчас же отозвался:
— Что тебе?
— Иди сюда! Вот тут не верят…
Вошел Романов и улыбнулся, увидев нас, растрепанных от смеха.
— Нет, товарищи, не смейтесь. Все так. Мы вошли в парикмахерскую и сразу же увидели портреты Сталина, Рузвельта и Черчилля. Сегодня ж начинается конференция Большой Тройки! Вот. Ясно? Так что не смейтесь.
Мы смущенно переглянулись.
— А ведь похоже на правду, — пробормотал Глушарев.
— А это и есть правда! — вставил Белоус. — Что я врать, что ли, буду!
— Ладно, пошли, — сказал я, вставая. — Где там наш проводник?
На улицу мы вышли с каким-то новым, приподнятым чувством. Уже одно то, что Рузвельт и Черчилль прибыли на эту встречу, ярче всяких слов говорило о наших фронтовых успехах.
Город встретил нас оживленной суетой. Мы были так взволнованы, что не заметили, как вышли на проезжую часть перекрестка. Завизжали покрышки тормозящих машин, и вокруг нас сразу же образовался затор.
Крайне смущенные, мы бросились назад. Мы ожидали гневных реплик и жестов, "о что это? Вместо рассерженных лиц — широкие улыбки. Шофера, высунувшись из кабин, доброжелательно махали нам руками:
— Проходите! Проходите! Мы показывали жестом:
— Проезжайте! Проезжайте!
Тогда водители стали что-то дружно скандировать. Заулыбались прохожие на тротуарах, и один из них, пожилой персианин в больших роговых очках, сказал по-русски:
— Идите, идите, молодые люди! Они кричат, что не поедут, пока вы не пройдете.
Мы подчинились. И лишь сделали первые шаги, как все умолкло. Стало так тихо, что было слышно, как цокали подковки наших сапог. Мы шли в каком-то опьянении. Чувство гордости за родину переполняло нас до краев. Это было необыкновенно сильное чувство!
Перешли улицу, обернулись. Пальцы сами сжались в замок, в символ единения и дружбы. Мы подняли руки над головой: "Спасибо! Спасибо!"
Затор рассосался. Машины разъехались, а мы шли опьяненные.
Улицы Тегерана тихие, усаженные платанами. Несмотря на конец ноября, листья с деревьев еще не облетели, и мы, возвращаясь в гостиницу, с удовольствием прятались в их тени от знойных лучей южного солнца.
Шли тесной группой, ни на минуту не забывая, что находимся за границей, стараясь подметить черты, свойственные зарубежным городам. Но ничего такого пока в глаза не бросалось. Такие же улицы, дома, деревья, как, скажем, в Ташкенте. Такие же люди, по-разному одетые. Есть, правда, кое-что из прошлого Ташкента, каким он был в годы нэпа: фаэтоны, например, и уличные чистильщики сапог. Вот один из чистильщиков, дробно барабаня щетками, наводит блеск на ботинках какого-то " европейца, которых в Тегеране много. Тот, поставив ногу, лениво, как бы от нечего делать, посматривает по сторонам. А у меня сердце: ёк! В этом человеке я сразу угадал разведчика и, конечно, нашего!
Что его выдавало? Показное равнодушие или, может быть, какие-то чисто профессиональные жесты? Но ведь я человек в этом деле совершенно неискушенный. Нет, тут что-то другое. Что-то социальное и национальное, что может явиться своеобразным паролем только для нас — советских людей!
И лишь когда мы подошли ближе, мне стало ясно, чем он себя выдавал: глазами! Взгляд его был очень взволнован. Глаза так жадно смотрели на нас, и столько лилось из них ласки и какого-то душевного порыва, что я, проходя мимо, не удержался и, раскрыв его инкогнито, широко ему улыбнулся и подмигнул. Он растерялся. Лицо его вспыхнуло, озарилось радостью. Этот человек тоже болел ностальгией.
…Советское посольство размещалось в обширной усадьбе, некогда принадлежавшей богатому персидскому вельможе. Большой парк, могучие кедры, платаны, пруды с ярко-красными стаями рыб, плакучие ивы. Воздух насыщен прохладой журчащих арыков. Высокая каменная стена надежно огораживала территорию посольства от нескромных взглядов.
Мы были сначала удивлены, когда узнали, что Рузвельт остановился в нашем посольстве, но потом все разъяснилось. Оказывается, советской разведке стало известно, что группа агентов третьего рейха, под руководством матерого эсэсовца штурмбанфюрера Отто Скорцени готовилась по поручению Гитлера выкрасть в (Тегеране президента Рузвельта и ликвидировать "большую тройку". В случае удачи в этой операции Гитлер рассчитывал договориться с Америкой и тем самым повернуть ход войны в свою пользу.
