Сергей Мамонтов - Походы и кони
Сумы как раз начали эвакуировать. Обозы уходили на юг. Я отдал письмо Колзакову и сказал ему, что мать его отказалась эвакуироваться. Но еще не поздно, он сможет поехать и ее уговорить.
Несколько офицеров присоединились ко мне, чтобы ехать в батарею. Среди них поручик Мальцев, которого я ценил за его энергию. Он был пехотным офицером, но старше нас и опытней. С ним я был уверен — мы найдем подводы и батарею. К моей большой радости, в мой вагон попросилась моя сумская красавица и ее кузина. Я, конечно, был в восторге, и мы их довезли до Мерефы.
В Мерефе нам удалось достать несколько подвод, частью санных, частью на колесах. Лежал снег. Мы сгрузили на них обмундирование и пошли на север. Шли всю ночь, и под утро услыхали орудийные выстрелы, и пошли на них. И встретили отступающую нашу дивизию. Встреча произошла у Дергачей, там, где мы стояли с Терской дивизией. Брат ехал на Дуре, оба выглядели устало. Но были живы, и это было главное. Я двинулся со своими повозками за батареей. Шли весь день и всю следующую ночь и пришли опять в ту же Мерефу. Харьков отдали без боя. В эту ночь пошел дождь, снег сошел, и дорога обратилась в сплошную грязь. Сани шли по лужам с трудом. Мне пришлось переложить поклажу с саней на колесные повозки. Сам я ехал на последних санях, которые едва тащились по грязи. Вдруг на краю дороги я увидел худого, изможденного, больного офицера-дроздовца.
— Ради Бога, не бросайте меня. Я болен тифом и идти больше не могу.
Что делать? Я положил его в свои сани и, чтобы их облегчить и самому не заразиться сыпняком, проделал всю дорогу от Харькова до Мерефы пешком, по грязи. Пришли в Мерефу с темнотой. Я ужасно устал. Два дня и две ночи мы только и делали, что шли. Посадил больного тифом в санитарный поезд. Он меня горячо благодарил.
Брат и несколько офицеров поехали поездом в обоз. Я же сел на Дуру, закинул карабин за плечи и принял команду над нашим первым орудием. Дура была в плохом состоянии, а запряжка, особенно корень, в хорошем виде. Солдаты встретили меня улыбками. На одной из следующих остановок распределили обмундирование и отпустили повозки.
Обозненко остался за командира батареи. Было начало ноября 1919 года. Часто лил дождь, и было неуютно. Мы отходили с боями. Люди были хмуры. И все же я был рад снова очутиться в привычной батарейной обстановке среди своих людей и лошадей. Тут не было угрызений совести, которые меня мучили в Сумах из-за безделья. Тут я был на своем месте.
ОТСТУПЛЕНИЕ
ОТ МЕРЕФЫ ДО ЛОЗОВОЙ
Большое отступление началось для нашей пехоты от Орла, а для регулярной кавалерии от Севска и до реки Дон. Затрудняюсь сказать, в каком составе была тогда регулярная кавалерия. Она достигла двух корпусов, то есть четырех дивизий, но из-за потерь, болезней и походов превратилась в дивизию. Может быть, были части, которые шли отдельно от нас. Поздней под Егорлыцкой был опять корпус кавалерии. То же явление было и в пехоте. Наши четыре основные полка развернулись в четыре дивизии, но во время отступления были опять сведены в четыре полка.
Само отступление можно разбить на две резко разнящиеся части. От Севска до Лозовой был отход с постоянными боями. Отход был медленный, причем мы шли прямо на юг, то есть в Крым. Происходил он в октябре и первой половине ноября 1919 года. Морозы были редки, часты дожди, снегу совсем не было. А от Лозовой до Дона было настоящее отступление. Шли большими переходами, боев избегали, да их и не было. Направление нашего отхода изменилось на юго-восточное. Очевидно, Украину решили отдать без боев. Это продолжалось с середины ноября до середины декабря 1919 года. Погода — морозы с небольшим количеством снега. Должен отметить прекрасное состояние дорог, позволившее нам делать громадные переходы. Цель наша была — первыми, до красных, достигнуть реки Дон, не дать красным отрезать нас от Кавказа.
БОИ
До Лозовой были ежедневные долгие бои под моросящим дождем, без решительной атаки и без надежды победить, что нас очень деморализировало. Вечером с темнотой мы отрывались от противника и отходили дальше на юг. Ночевали очень скученно, чтобы облегчить сбор при ночном нападении. Но ночных нападений я не помню. Красные, хоть обладали большими силами, но шли с опаской. Обыкновенно они появлялись часам к десяти или даже позже, завязывался нудный бой до вечернего отхода.
Мы научились искусству отступать без суеты, будто меняем позицию. Дневки были крайне редки. Постоянные походы и бои очень изнуряли людей, но особенно лошадей. Нужно было следить, чтобы лошадей поили и кормили. Усталые люди заваливались спать и не могли встать, чтобы дать лошадям корм. А от их состояния зависела возможность нашего движения. На водопой назначался офицер, который следил за тем, чтобы все лошади были достаточно напоены.
Мы остановились под вечер в какой-то деревне. Смеркалось, и шел легкий снежок. Накануне шел дождь и была гололедица. Меня назначили к колодцу проверять, все ли лошади напоены. Я накинул шинель и вышел. К тому же колодцу пришли драгуны. С ними был поручик Рупчев. Он раньше служил в конно-горной и затем перевелся в драгуны. Мы встали вместе немного поодаль от колодца. У Рупчева за поясом был заткнут обрез.
— Вероятно, он стреляет неточно?
— Должно быть. Но крестьяне его ценят, потому что его легко спрятать.
Люди вытаскивали из колодца воду и наливали в желоб, где пили лошади. Подъехали два всадника и стали проталкиваться к корыту с водой.
— Ишь бездельники, — ругались наши солдаты. — Мы достаем воду, а они поят своих лошадей. Слезайте, сволочи, вытащите несколько ведер. А то на готовое. Паразиты.
Поднялась ругань, но вскоре сникла. Все были смертельно усталые, и даже ругаться не хотелось.
— Как называется эта деревня? — спросил один из всадников.
— А кто ее знает, — ответил мой солдат и, обращаясь ко мне: — Господин поручик, как называется эта деревня?
Всадники задергали поводьями, стараясь выехать из массы лошадей. Но это им плохо удавалось. Лошади тянулись к воде и скользили на гололедице. Мы смотрели с недоумением на всадников. Потом кто-то крикнул: “Красные!” А мы все были без оружия. Красные выбрались из массы лошадей и нахлестывали своих коней, чтобы перевести их вскачь, но лошади скользили. Рупчев схватил свой обрез и выстрелил. Один из всадников упал, убитый наповал. Другой скрылся в сумерках.
—Здорово же вы стреляете, — сказал я Рупчеву.
— Это первый раз, что я стреляю из обреза.
Обращение солдата ко мне “господин поручик” разъяснило красным, что они попали к белым. Не выкажи они столько торопливости, мы бы ничего и не заметили.
