Борис Корнилов - «Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов
Семья, в которой воспитывалась девушка, считалась в городе зажиточной. К. В. Ефимов сообщает: «Дом Степениных находился и находится на ул. Тельмана в г. Семенове. Дом деревянный двухэтажный. В начале 30-х годов прошлого века был конфискован. Хозяева были выселены. В доме было образовано четыре квартиры, в которых жили работники милиции»[335].
В школьные годы приемные родители Татьяны, зная о влюбленности в нее Корнилова, препятствовали их сближению. По воспоминаниям школьной подруги Степениной — Анны Васильевны Ефимовой, чтобы разлучить влюбленных во время летних каникул, Татьяну отправили в деревню Хахалы за 30 км от дома, и, чтобы увидеться с нею, Борис преодолевал это расстояние пешком[336]. Борис и Татьяна учились в школе с педагогическим уклоном, выпускники которой получали право преподавания в начальных классах.
В начале 1926 года Борис Корнилов уехал из Семенова по комсомольской путевке на учебу в Ленинград, быстро включился в литературную жизнь города и вступил в студенческую группу «Смена». На поэтических собраниях «Смены» юная золотоволосая Ольга Берггольц привлекла его внимание. «В литгруппе „Смена“, — вспоминала она в 1952 году, в меня влюбился один молодой поэт, Борис К. Он был некрасив, невысок ростом, малокультурен, но стихийно, органически талантлив. <…> Был очень настойчив, ревнив чудовищно, через год примерно после первого объяснения я стала его женой, ушла из дома»[337].
Однако семейная жизнь двух начинающих поэтов была неустроенной и недолгой. Корнилов не смог забыть свою первую любовь: встречи с Татьяной были редкими и происходили в основном во время летних «наездов» Корнилова к друзьям в Нижний Новгород и к родителям в Семенов. Об одной из таких встреч свидетельствует сохранившийся портрет Корнилова с дарительной надписью: «Татьяна, милая — я люблю тебя… 1927 год июль м<еся>ц. Борис»[338]. В том же 1927 году Корнилов написал стихотворение «Лирические строки» («Моя девчонка верная…») с посвящением Степениной[339] и перекликающееся с ним «Последнее письмо», также обращенное к нижегородской девушке. Ср.:
И ты заплачешь в три ручья,
Глаза свои слепя, —
Ведь ты совсем-совсем ничья,
И я забыл тебя.
(«Лирические строки…» (1927))
И снова девчонка
сварила варенье.
И плачет девчонка,
девчонка в бреду,
Опять перечитывая стихотворенье
О том, что я —
никогда не приду.
(«Последнее письмо» (1927))
Мятущееся настроение Бориса Корнилова этого периода передано и в стихотворении О. Берггольц «Осень 1927 г.»:
Я без горести и без испуга
Согласилась этою весной
Стать твоей румяною подругой,
Быть твоей веселою женой.
<…>
Но в густую яблочную осень,
В эту осень, отчего ты хмур?
Словно скука синебровых сосен
Привязалась к другу моему.
Словно хочет угадать разлуку,
Так он часто говорит о ней.
Как же мне сомкнуть сильнее руки,
Как же мне обнять его сильней?[340]
Продолжавшаяся переписка Корнилова с Татьяной вызывала у Ольги Берггольц сильную и обоснованную ревность; ее дневник 1928–1930 годов полон мучительных размышлений о неустойчивых отношениях с Корниловым[341]. Мысли о неизбежности разрыва перемежаются в дневниковой тетради со слабыми надеждами на то, что «лучшее, молодое, любовное» еще не совсем ушло. Огорчало Ольгу и то, что ее настойчивую просьбу об отсылке кольца, подаренного Татьяной, Борис оставил без внимания: «Ни письмо, ни кольцо не отправлено, — пишет она в дневнике 2-го апреля 1929 года. — Нет, я не знаю, каких еще доказательств мне надо в том, что со мной ничуть не считаются, что ни мое состояние, ничто — не важно. Бореньке, видите ли, „некогда“. <…> Или ему жаль Т<атьяну>, жаль окончить эту канитель?»[342]
Летом 1929 года семья отдыхала у родителей поэта в г. Семенове и селе Ильино-Заборское. Накануне отъезда из Ленинграда О. Берггольц записала в дневнике: «…в субботу уезжаю в Семенов. Семенов! Город, который столько мучил и томил меня, город, который видела через стихи Бориса, город, где живет она, Татьяна, уже совершенно переставшая мучить меня. Отчего? Ведь я люблю Бориса?»[343] Красивая молодая пара — Борис с Ольгой, и их дочь Ирина вызывали интерес у земляков поэта и восхищение семеновской молодежи. «Зашли они на почту, — вспоминал Сергей Афоньшин. — Борис в косоворотке и яркой восточной тюбетейке, с годовалым ребенком на руках. Он только что получил письмо из Ленинграда, распечатал и читал его. Он загорелый, черноволосый. Жена и дочь белокурые, розовые. Со мной были Сережа Шляпников и Толя Шаронов, мои одноклассники по школе с педуклоном. Помню, с каким восхищением они глядели на Ольгу Берггольц. А когда приезжие вышли, Сережа сказал: „Она красивее его!“ А Толя Шаронов, скромный умница, высек свое: „Она умнее его!“»[344] На известной семейной фотографии лета 1929 года Ольга Федоровна снята с лучистой улыбкой на лице.
Сложные отношения любовного треугольника, болезненные для всех троих, были наконец разрешены, когда в Семенов ненадолго приехала Татьяна Степенина. В последнюю встречу, которая происходила в присутствии Ольги Берггольц, Корнилов вернул Татьяне кольцо, а она ему — его письма. Возвращенные письма были, видимо, осенью увезены в Ленинград, и одно из них случайно сохранилось в архиве Берггольц.
Больше личных встреч у Корнилова с Татьяной Степениной не было, но имя простой провинциальной девушки продолжало появляться в его стихах.
Скажешь:
— Надо совсем проститься,
я теперь не одна живу…
Все же с кофты твоей из ситца
лепестки упадут в траву.
И завянут они, измяты,
и запахнут они сейчас —
этот запах любви и мяты
на минуту задушит нас.
И уйду я, шатаясь пьяно,
а дорога моя тесна:
не до сна мне теперь, Татьяна,
года на три мне не до сна.
(«До земли опуская длани…» (1930))
