Коллектив авторов - Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи
Индустриальная революция привела к тому, что множество фермеров остались без земли и им пришлось искать средства к существованию. Другие балансировали на грани разорения, едва сводя концы с концами.
Бедняки придумывали массы уловок, чтобы выжить с минимумом средств. Они шили стеганые одеяла из… вощеной бумаги, прослоенной хлопковой ватой. Такое одеяло было очень недолговечным, но помогало не замерзнуть зимой. Швеи, вышивальщицы и кружевницы делали водяную линзу – ставили на стол перед свечкой прозрачный сосуд с водой. Получалась естественная линза, фокусирующая свет, и можно было работать долгими зимними вечерами. Рабочие, которые изготавливали кирпичи, закладывали в кирпич картофелины и запекали их так в общей печи. А батраки, работавшие на первых паровых молотилках, поджаривали яичницу на раскаленных лопатах. Им нужно было быстро поесть, не теряя ни минуты. Время – деньги!
Уличная жизнь Лондона в XIX веке.
«Жизнь упряма и цепляется за нас тем сильнее, чем мы больше ее ненавидим» (Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей»)
Возвращение в Англию. Бат
Байрон решительно заявил, что не желает иметь дела с Клер – тем и закончилась короткая, но такая плодотворная швейцарская идиллия.
В конце июля семья Шелли снялась с места. Сначала они отправились в Альпы, побывали в долине Шамони и посмотрели на гору Монблан и знаменитый ледник Мер-де-Глас – «Море льда». В романе «Франкенштейн» здесь происходит первая встреча Виктора и отыскавшего его «демона». И, перечитывая роман, мы словно мысленно следуем за семейством Шелли в этом путешествии.
Вот они пробираются верхом по ущелью реки Арвэ: «Гигантские отвесные горы, теснившиеся вокруг, шум реки, бешено мчавшейся по камням, грохот водопадов – все говорило о могуществе Всевышнего, и я забывал страх, я не хотел трепетать перед кем бы то ни было, кроме всесильного создателя и властелина стихий, представавших здесь во всем их грозном величии. Чем выше я подымался, тем прекраснее становилась долина. Развалины замков на кручах, поросших сосной; бурная Арвэ; хижины, там и сям видные меж деревьев, – все это составляло зрелище редкой красоты. Но подлинное великолепие придавали ему могучие Альпы, чьи сверкающие белые пирамиды и купола возвышались над всем, точно видение иного мира, обитель неведомых нам существ».
Вот достигают долины Шамони: «Я переехал по мосту в Пелисье, где мне открылся вид на прорытое рекою ущелье, и стал подыматься на гору, которая над ним нависает. Вскоре я вступил в долину Шамони… Ее тесно окружили высокие снежные горы; но здесь уже не увидишь старинных замков и плодородных полей. Исполинские ледники подступали к самой дороге; я слышал глухой грохот снежных обвалов и видел тучи белой пыли, которая вздымается вслед за ними. Среди окружающих aiguilles высился царственный и великолепный Монблан; его исполинский купол господствовал над долиной».
Вот поднимаются по склону долины: «Склон горы очень крут, но тропа вьется спиралью, помогая одолеть крутизну. Кругом расстилается безлюдная и дикая местность. На каждом шагу встречаются следы зимних лавин: поверженные на землю деревья, то совсем расщепленные, то согнутые, опрокинутые на выступы скал или поваленные друг на друга. По мере восхождения тропа все чаще пересекается заснеженными промоинами, по которым то и дело скатываются камни. Особенно опасна одна из них: достаточно малейшего сотрясения воздуха, одного громко произнесенного слова, чтобы обрушить гибель на говорящего. Сосны не отличаются здесь стройностью или пышностью; их мрачные силуэты еще больше подчеркивают суровость ландшафта. Я взглянул вниз, в долину; над потоком подымался туман; клубы его плотно окутывали соседние горы, скрывшие свои вершины в тучах; с темного неба лил дождь, завершая общее мрачное впечатление».
Вот подходят к самому леднику: «Я постоял у истоков Арвейрона, берущего начало от ледника, который медленно сползает с вершин, перегораживая долину. Передо мной высились крутые склоны гигантских гор; над головой нависала ледяная стена глетчера; вокруг были разбросаны обломки поверженных им сосен. Торжественное безмолвие этих тронных зал Природы нарушалось лишь шумом потока, а по временам – падением камня, грохотом снежной лавины или гулким треском скопившихся льдов, которые, подчиняясь каким-то особым законам, время от времени ломаются, точно хрупкие игрушки. Это великолепное зрелище давало мне величайшее утешение, какое я способен был воспринять».
* * *Мэри, дочь двух писателей и теперь сама писатель, старалась использовать все яркие впечатления для своей книги. Например, имя Франкенштейна носил замок на Рейне близ Дармштадта, который они с Шелли посещали во время путешествия. Местные жители рассказывали легенду об одном из владельцев замка, Иоганне Конраде Диппеле Франкенштейнском – ученом, алхимике, враче и теологе, консультировавшем однажды русскую императрицу Екатерину I. Сейчас экскурсоводы говорят, что Иоганн пытался изобрести эликсир бессмертия и для этого совершал ужасные деяния: раскапывал могилы, вскрывал трупы, пытался соединить части тела и переместить душу из одного тела в другое при помощи воронки, шланга и смазки. Была ли эта легенда одним из источников вдохновения для Мэри или, наоборот, роман Мэри породил легенду, точно не известно.
В сентябре семейство вместе с Клэр вернулось в Англию и поселилось в Бате, чтобы скрывать отставную любовницу Байрона от общества до самых родов. Мэри подумывает об уроках рисования, пишет «Франкенштейна», и, кроме того, она и Перси работают над книгой «История шестинедельной поездки по некоторым областям Франции, Швейцарии, Германии и Голландии с приложением писем, описывающих плаванье вокруг Женевского озера и ледника Шамони». Мэри очень радуют игры с подрастающим сыном, она находит красоту и прелесть во всем, что их окружает.
6 октября Перси записывает в дневнике: «Сегодня Мэри заглянула в дверь и позвала: „Иди скорее, посмотри, как кошка объедает розы. Она, наверное, превратится в женщину: отведавшее этих роз животное становится мужчиной или женщиной“».
А в это время единоутробная сестра Мэри в Лондоне подошла к границе отчаяния и готовится переступить ее.
Английские сады и цветники
Розы в Британии приобрели особое значение задолго до того, как их избрали своими эмблемами враждующие семьи Ланкастеров и Йорков. Розы и любые другие цветы. Благодаря влиянию Гольфстрима климат в Англии был мягче, чем обычно в этих широтах, и с ранней весны вплоть до глубокой осени Англия превращалась в цветущий сад. Каждый фермер, пусть самый бедный, обладавший самым маленьким домом, все же старался высадить перед ним хотя бы несколько высоких кустов или деревьев, которые защищали бы дом от зноя, и цветков наперстянки или штокрозы. Украшением также служили грядки с пряными травами и капустой. Англичане умели ценить прелесть съедобных растений. Сама Джейн Остин оставила в письмах свидетельства о том, как, прогуливаясь, любовалась первыми абрикосами в своем саду. В садах часто стояли ульи. В садах британцев было уютно персикам, крыжовнику, смородине и клубнике, а также заморским гостям – картофелю и помидорам. Среди плодовых деревьев можно было увидеть яблони, груши, вишни, черешни, иногда даже шелковицу.
