Борис Соколов - Убийство Берии, или Фальшивые допросы Лаврентия Павловича
Тем не менее книга «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье» была использована как один из пунктов обвинения против Берии.
Почему же следствие и суд так много уделили внимания пустяковому, в сущности, вопросу: сам ли Берия написал злополучную книгу. Ведь Лаврентию Павловичу инкриминировали вещи куда более серьезные: измена родине, заговор, умысел на теракт, перед которыми обвинение в плагиате просто меркло. Почему же так цеплялись за книгу? А вот почему. Обвинения в плагиате, равно как и в моральном разложении, были очень хороши для последующего распространения среди широких партийных и непартийных масс. Хотя бы потому, что соответствовали, пусть отчасти, истине. Обвинения же в заговоре были весьма неконкретны. Никаких фактов просто не было. Поэтому о заговоре была пущена в народ версия (ничего общего не имевшая с действительностью), будто Хрущев и Маленков упредили Берию в последний момент, что буквально на следующий день министр внутренних дел собирался арестовать в Большом театре весь Президиум ЦК.
Как признает Андрей Сухомлинов, один из немногих исследователей, кому посчастливилось работать со следственным делом Берии, «в уголовном деле я насчитал около 30 протоколов допросов, составленных лично Руденко. Явление уникальное. Нынешние генеральные прокуроры в допросах практически не участвуют…» Возможно, загадка разгадывается просто: Руденко не мог никому доверить фальсификацию протоколов допросов уже убитого Берии.
Сухомлинов также утверждает, что «в штабе (Московского военного округа. – Б. С.) даже не смогли сфотографировать его, Берия, как положено, – анфас и в профиль. Ограничились комическим фото штабного фотографа. Дактилоскопирование, т. е. получение образцов отпечатков пальцев, – обязательная процедура в МВД при аресте – также не производилось». Писательница Елена Прудникова высказала обоснованное предположение, что фото Берии просто изъяли из семейного альбома Берии во время обыска, а затем поместили в дело.
По словам Сухомлинова, «материалы дела пестрят противоречиями… Берия говорит, что список на расстрел 25 человек в 1941 году готовили Меркулов и Кобулов, а последние заявляют, что это не так. Церетели и Миронов показывают, что жену полпреда Бовкун-Луганца убил молотком Влодзимирский, а Влодзимирский говорит, что этого не делал. Кобулов вообще ничего «не помнит».
В этих случаях по закону для собирания и последующей оценки доказательств проводятся очные ставки. Ничего сложного здесь нет. Тем более, все обвиняемые в одном городе. Берется охрана, сажаются в кабинете друг против друга два допрашиваемых, и им поочередно задаются контрольные вопросы. Составляется протокол. Это очень важное и нужное следственное действие… Так вот, по делу Берия очных ставок вообще не проводилось. Такого следственного действия для Руденко «не существовало». Мне думается, что это нарушение было допущено умышленно. Следствие считало все доказанным и без проведения очных ставок… По этой же причине в деле нет ни одной экспертизы, ни одного следственного эксперимента, не применялась судебная фотография. Сплошные упрощенчество и примитив. Это первое.
Второе. Все эпизоды преступной деятельности Берия расследованы поверхностно, без глубокого исследования необходимых обстоятельств. Допустим, по притянутому «изнасилованию» Ляли Дроздовой. Она показывает, что в 1949 году «попала в особняк Берия». Как это попала? Зачем и почему? Не выяснено. Далее она же, впрочем, как и некоторые другие потерпевшие, показывает, что «Берия совершил изнасилование». Записано так: «Он меня изнасиловал». А как и что он делал конкретно – об этом ни слова. А нужно, отбросив стыдливость, с использованием знаний физиологии и гинекологии… подробно разбираться – что, где, когда, как, куда, зачем и почему. Об этом знает каждый начинающий следователь… Почему так поверхностно велось дело?
Отвечаю: судьба Берия и остальных была предрешена. Оставались формальности».
Но сколько-нибудь здравомыслящего читателя тезис о том, что многочисленные нестыковки и отступления от правил следственного производства в деле Берии объясняются исключительно убежденностью следователей в его виновности, не слишком впечатляет. Следователь очень часто бывает убежден в виновности подследственного, но, чтобы убедить в этом суд, и протоколы пишет, и экспертизы назначает, и фотографии подследственного анфас и в профиль делает, и отпечатки пальцев снимает. А в деле Берии ничего этого нет. Ну, ни странно ли это?
Как признает Сухомлинов, «само дело на 90 процентов состоит не из подлинных документов и протоколов, а из машинописных копий, заверенных майором административной службы ГВП (Главной военной прокуратуры. – Б. С.) Юрьевой. Где находятся оригиналы, можно только догадываться. Ни один прокурор не позволит представить ему дело без оригиналов. Это неписаное правило прокуратуры. И нарушил его Руденко».
А действительно, почему в деле нет оригиналов допросов того же Берии? Неужели Хрущев и Маленков захотели взять их себе на память и вытребовали их у Руденко? Или, что вернее, большинства оригиналов в природе вообще не существовало, а копии, лежащие в деле, были сфабрикованы Руденко и его подручными. Хорошо известно, что копию документа гораздо проще подделать, чем его оригинал. Те же немногие протоколы допросов Берии, которые действительно были (если были), подверглись впоследствии серьезному редактированию, как по содержанию, так и по датам допросов. Оригиналы же, скорее всего, за ненадобностью уничтожили. Что же касается протоколов допросов других подследственных – Меркулова, Богдана Кобулова и прочих (а эти допросы, вне всякого сомнения, имели место в реальности), то и они в большинстве случаев подверглись существенному редактированию и потому также представлены в деле Берии почти исключительно копиями.
Также, по словам Сухомлинова, все показания в судебном присутствии даны в копиях, причем далеко не первых. Он особо подчеркивает, что «по правилам судебного делопроизводства во всех уголовных делах, на каком бы уровне они ни рассматривались, оригинал приговора должен храниться в материалах дела и должен быть подписан всеми членами суда.
В нашем же деле оригинала приговора нет. Куда его отправили, можно только догадываться, а машинописная копия приговора судьями не подписана. Написано «верно», стоит печать Военной коллегии Верховного суда СССР и подпись полковника юстиции Мазура, который возглавлял группу секретарей. С точки зрения судебного делопроизводства все неправильно. Уверен, в делопроизводство суда опять вмешалась «инстанция».
