Дмитрий Петров-Бирюк - История моей юности
— Нет, нет! — сказал Федоров. — Обязательно должен быть на собрании.
— Но почему? — удивился я настойчивости секретаря комсомола.
— Так надо, — уклончиво проговорил Федоров и добавил с таинственным видом: — Для тебя это важно.
— В чем дело, скажи? — приставал я.
— Там увидишь тогда. Говорить я не имею права.
Вечером, одевшись поприличнее, я пошел на партийное собрание в станицу.
Зал большого каменного дома купца Караваева, в котором теперь помещался станичный комитет партии, был заполнен коммунистами и комсомольцами. Были даже и беспартийные.
Я немного запоздал, собрание уже началось. Я нерешительно остановился у двери, не зная, куда девать себя.
— Проходи, Саша, проходи сюда, — приветливо сказал мне секретарь комитета партии Коротков, приглашая сесть на свободный стул около него.
Я прошел и сел.
— Так вот, товарищи, я продолжаю, — сказал Коротков. — Да, действительно, наши комсомольцы, юноши и девушки отличились за эти годы… Они умели и саблей ловко сокрушать врага, умели они и хлеб найти у кулака, работая в продотрядах… Были они нам незаменимыми помощниками, пропагандистами и агитаторами. Принимая во внимание все это, наш станичный комсомол выдвинул из рядов своих комсомольцев лучших, доказавших свою преданность партии и Советской власти, и передает их в партию… Товарищ Федоров, — обратился он к секретарю комсомола, — А ну, ознакомь нас, кого из комсомольцев вы передаете в партию…
Федоров подошел к столу и, близоруко сощурив глаза, сказал:
— Наш комитет комсомола решил рекомендовать пятерых комсомольцев, достойных быть в партии. Вот, например, Астахов.
— Погоди! — подняв руку, остановил его Коротков. — Астахов, иди-ка сюда! Сюда, к столу.
Николай неуверенно подошел к столу. Красные пятна ходили у него по лицу; видимо, парень сильно волновался.
— Товарищи, вы все знаете Астахова? — спросил Коротков, оглядывая зал. — Нужно о нем говорить или нет?
— Не надо! — послышались голоса. — Все его знаем!.. Хороший комсомолец!.. Добрый будет коммунист!.. Принять в партию!..
— Отводы будут?
— Нет!.. Нет!.. Принять в партию!.. Принять!..
— Кто за то, чтобы принять Астахова в партию, прошу поднять руки… Раз, два, три… Двадцать один. Кто против?.. Воздержавшиеся… Нет. Принят единогласно. Поздравляю, товарищ Астахов, — пожал руку Астахову Коротков. Потом он обнял и поцеловал его. Все захлопали в ладоши. — Нашу партячейку тоже можно поздравить с новым хорошим коммунистом… Мы сейчас принимаем товарищей в партию, а потом все оформим как следует в станкоме и отошлем материалы на утверждение в окружком партии.
Астахов, ошеломленный такими неожиданными событиями, стоял у стола, растерянно оглядывая присутствующих в зале. Он даже не представлял себе, что ему надо делать в эту минуту, стоял и молчал.
Как я ему сейчас завидовал!.. Очень мне хотелось бы быть на его месте…
Так же, без обсуждения, были приняты в партию и еще три комсомольца. Я радовался за своих товарищей, хотя немного было грустно, оттого что в списке нет моей фамилии.
— А кто же последний? — спросил секретарь партийного комитета у Федорова и почему-то, улыбаясь, лукаво посмотрел на меня. — Впрочем, я знаю, кто последний… — засмеялся Коротков. — Иди-ка сюда, Саша, — поманил он меня к столу.
Я поднялся со стула, кровь прилила к голове: «Неужели?..»
Да, как один из лучших комсомольцев станицы я был рекомендован комсомолом в партию…
И был принят…
Нет слов, чтобы передать то, как я ликовал, когда взял в руки партийный билет.
Вместо эпилога
Хотя деникинцы были разгромлены, остатки корпуса белогвардейского генерала Слащена в числе четырех тысяч человек сумели убежать в Крым. К ним в марте 1920 года английские и французские корабли доставили около сорока тысяч белогвардейцев, уцелевших от разгрома на Северном Кавказе.
Войска эти возглавил генерал барон Врангель.
В то же время панская Польша объявила войну Советской России.
Снова над страной нависла грозная опасность, и снова по зову партии, по зову великого Ленина ходили мы, коммунисты и комсомольцы, на разгром врага.
Нелегко досталась нам победа над врагом.
Но мы не унывали, не покладая рук, трудились, восстанавливали разрушенное хозяйство, сеяли хлеб, работали в продотрядах. В минуты досуга умели и веселиться. Хотя и питались желудевыми пышками, но умели лихо отплясывать полечку или краковяк. Пели песни, ставили спектакли.
Однажды весной 1922 года к нашему дому подъехала подвода. Выглянув в окно, Маша с радостным криком побежала на улицу.
— Тетя Христофора с Олей приехали, — сказала она на бегу.
Мы с отцом тоже выбежали на улицу, расцеловались с Христофорой и Олей. Не видели мы их уже более десяти лет. Как за эти годы обе изменились. Христофора превратилась в морщинистую старуху, а сестра Оля расцвела, стала красавицей, статной девушкой.
Сидя за столом, мы долго вспоминали прожитые годы, родных. И тут тетя Христофора поведала нам грустные вести: дяди мои — Иринарх и Никодим — погибли. Иринарх погиб во время катастрофы на море, а Никодим в годы гражданской войны был расстрелян белыми по обвинению в подстрекательстве матросов к мятежу на белогвардейском корабле.
А потом как-то дошла до меня весть и о смерти бывшего моего друга детства — Кодьки Бирюкова.
Живя в станице, Никодим опустился — пил, развратничал, стал воровать, сошелся с темными людьми.
В конце концов вокруг него образовалась шайка воров, отъявленных бандитов. Со своей шайкой Никодим разъезжал по станицам и хуторам, грабил население. Нередко дело доходило до убийства. Отряды милиции преследовали грабителей, но они были неуловимы. И все-таки около станции Филоново милиции удалось окружить их. Произошел настоящий бой. Вся шайка во главе с Никодимом была перебита.
Вот, собственно, и все, что мне хотелось рассказать о суровых днях моего детства и юности. Но история моя, пожалуй, была бы не совсем полной, если бы я не упомянул о судьбе одного небольшого эпизодического героя моей невыдуманной повести — о маленькой девочке Тане.
Как-то так складывалось, что я ее долго не видел. А однажды, идя в станицу, я встретил девушку, всем своим обликом напомнившую мне мою маленькую приятельницу.
— Позвольте спросить вас, — приостановился я, любуясь красивой стройной девушкой. — Вы не Таня?
— Таня, — потупилась девушка. — Узнали?
— С трудом, — признался я. — Вы стали совсем взрослой. Я помню, вы стремились вступить в комсомол и в наш отряд. Отряда-то теперь нет, а вот как в комсомол — вступили или нет еще?
